Заметив его, один по одному вокруг стали собираться люди. Стас неприметно вздохнул, понял, что подремать не получиться.
— Есть разговор к тебе, вождь.
— Тогда лучше присесть. А то набегался я за эти дни.
— Так оно и понятно. Эвон какое пожарище устроил в черном лесу. А когда — то всем лесам был лес. Небо вершинами подпирал. Народу тьмы кормил, обувал, одевал.
— Да ну? А я думал степь да холмы.
Сели, кто где. Стаса, по деревенски, в середине на бревне усадили.
— Вот те и ну. Держава от края до края. Скачи, не доскачешь. Одним концом в горы упирались. За Сумерками их теперь и невидно. Другим в море-океан. Соседние конязья да каганы у крыльца стояли, в рот заглядывали и милости ждали.
— И что? Что стряслось?
— А то и стряслось, что разодрали коняжество в стародавние времена в лоскутья, как снохи угол у свекровки. Кому ухват, кому горшок, кому тряпка у порога. Так и дерут по сию пору, хотя уж и драть нечего. А тут и Сумерки!
— Чудны дела твои, господи.
Да уж. Только Род наш не при чем. Сами управились, без него. Такого начудесили! А было время, когда княжата из чужедальних краев нашим государям за кусок хлеба рады были верой и правдой служить.
— А Соколень?
— А что Соколень? Задворки. Кус не завидный. Всеми ветрами битый. Так и на него порой с дуру наскакивают. Рать не велика. Народу не лишка. Только ленивый не ущипнет. Есть, правда, города богатимые, торговые. Но те уж давно сами по себе живут и перед конязем Зоренем шапку не ломают.
Старики разговорились.
Сам не понял, как болячку расковырял.
Друг друга перебивают, торопятся каждый свое сказать.
Стас задумался и почти не слушал, что они говорят.
Все, как всегда. Как везде и всюду.
— К тебе пошли, когда увидели, что и сердцем горяч и умом трезв, и делом дерзок. Только уж непоседлив больно. Степенства мало. Спишь где попало, ходишь в обдергайке. Гость приехал, приветить негде.
— Срамно волчьему роду.
Стас смутился.
— Рук на все не хватает, старики. Сами видите, от воеводы Хмурого кожа да кости остались.
— Вот за тем и пришли к тебе, вождь. Терем решили тебе всем миром ставить. Чтобы людям не стыдно было в глаза смотреть.
— Не до терема сейчас. — недовольно проворчал Стас. — Посад тыном не закрыт. Сами под небом живете. Не на улице сплю…
— А мы не для тебя. Для рода ставим. Дом окнами красен. А ты в волоковое оконце выглядываешь.
Стас растерянно улыбнулся. Никак не ожидал он подобного разворота событий.
— Да я больше из седла выглядываю.
— И наряд коняжеский справим. А то у тебя из одежды только шкура волчья на плечах да мечи за спиной.
— На какие шиши? — Вскинулся Стас. — Я не знаю, чем завтра воев кормить буду, детинцы править, а вы наряды на меня одевать.
Сгорбившийся от старости дед, щуря слезящиеся глаза устало, но твердо перебил его.
— Объявим и конязем. Великому делу, великое начало должно быть. Под твою руку, что не день то сельцо, то весь, а то и городок приходит от княжат-захребетников. Или не говорил тебе твой воевода? А воев кормить, не твоя печаль…
— Так, когда такое было?
— То-то и оно, что когда. А тебе бы поменьше бегать надо.
— Под лежачий камень вода не бежит. — Попробовал отговориться он.
— Побежит и вода, если тот камень как надо уронить. — Устало возразил все тот же старик.
— От нужды бегаю.
— От нужды убегать хорошо. А так она сама в гости пожаловать может. — Проворчал Бэрдяй. — Сказывают, ты эльфов с собой привез? Словно сказку нам вернул. Это к добру. Сказки все добром кончаются. Смекаешь, к чему клоню?
— Вот только этого, дед, не надо! Так и сказочного богатыря из меня слепите. Витязь в волчьей шкуре! — Совсем не вежливо прервал его Стас. — Этого мне еще не хватало. И так уже болтают не весть что.
— Витязь и есть! Сумеречная гора породила. А люди, хоть и врут, но не ошибаются. Говорят, значит знают. Пустое болтать не станут.
— Три богатыря. Стас, Леха и Толян. — Стас не выдержал и, нарушая торжественность момента, от всей души расхохотался, зримо представив всех троих в рыцарском одеянии. Как не крути, но не дотягивал он до былинного витязя.
— Хорошие вы люди, старики. Жду вас вечером. Нам есть о чем поговорить с вами. — Стас решительно поднялся и повторил. — Вечером! А я все-таки подремлю немного.
— Значит, ставим терем? — Заключил Бэрдяй.
— Делайте что хотите. Вас не переспоришь. — Стас обреченно махнул рукой. — Но вечером жду.
— Мы придем, вождь.
Но спать уже расхотелось.
Намяли таки холку, старики. И, пожалуй, поделом. Но не покрасоваться в коняжеском венце и красном тереме.
И тихо засмеялся.
Вот хохма бы была, узнай тот толстомордый чинуша в красных лампасах, по чьей милости он в ментах оказался, что в конязья его прочат. Звезды бы с плеч посыпались от нервной встряски.
Вышел на плац.
Скрестив руки на груди, следил за тренировкой. И мало помалу увлекся. Спень и Квашня нещадно гоняли новобранцев из посада.
Слушая их гневные филлипики, невольно улыбнулся.
Совсем не давно сам на них так же покрикивал.
Как всегда вокруг полно ротозеев. В основном мальцы и старики, удел которых завалинка да теплая печь.
— Спень, кинь — кА, мне свой меч. Косточки разомну. — Крикнул он.