Вождь нации. Сотворение кумира

«А моя будущая судьба?» Ах, вот как, твоя будущая судьба! Твоя будущая судьба кажется мне, — в то время как это для тебя составляет главный вопрос, — весьма загадочной! Я не думаю, чтобы она могла быть хороша. разве не учил нас норвежец один, — с незапамятных времен, еще на рассвете веков, хотя он был лишь бедным язычником, — тому, что для труса не может быть и не бывает счастливой судьбы, что для него нет нигде пристани, за исключением преисподней у Хели, во мраке ночи. но трусы и мальчишки — те, кто жаждал удовольствия и дрожал перед болью. Для сего мира и для иного трусы составляют класс людей, созданных для того, чтобы быть «изолированными»: они ни на что больше не годны и не могут ожидать другой участи. Тут был больший, нежели один. Больший, нежели один, учил нас, — не большей трусости, надеюсь. Брат, ты должен молить о душе; ты должен бороться энергично, — не на жизнь, а на смерть, — за то, чтобы снова вернуть себе душу! Знай, что «религия» не пилюля снаружи, а новое пробуждение твоего собственного «я» изнутри — и прежде всего оставь меня в покое с твоими «новыми религиями» здесь или где бы то ни было в другом месте.

18. Очень правильную теорию проповедует нам мудрец, а именно: «Сомнения какого бы то ни было рода нельзя удалить иначе как поступком». на этом основании советую человеку, который с трудом пробирается в темноте или при плохом освещении и внутренне молится о скорейшем наступлении дня, строго придерживаться другого, неоценимо дорогого для меня правила: «Исполняй долг, который тебе ближе всего, о котором ты знаешь, что это обязанность. Вторая обязанность покажется тебе тогда уже гораздо более ясной».

19. О брат, мы должны по возможности пробудить в себе душу и совесть, мы должны променять дилетантизм на честные стремления, а свои мертвые, каменные сердца — на живые сердца из плоти. Тогда мы познаем не одну только вещь, а бесконечный ряд вещей, в более или менее ясной очереди, которые смогут быть сделаны. Исполни первую из них, — попробуй, — и вторая покажется тебе яснее и более удобоисполнимою; вторая, третья и трехтысячная сделается тогда возможной для нас.

20. Набожности по отношению к Богу, благородству мысли, которая вдохновляет человеческую душу и заставляет ее стремиться к небу, нельзя «научить» ни самыми избранными катехизисами, ни самой усердной проповедью или муштровкой. Ах, нет! совершенно иными методами это священное влияние может переходить от одной души к другой: особенно благодаря спокойному, постоянному примеру, спокойному выжиданию благоприятного настроения и надлежащего момента, к которому должно присоединиться своего рода чудо, которое правильнее назвать «Божьим милосердием». но не красноречивее и не убедительнее ли целых библиотек ортодоксальной теологии бывает иногда «молчаливое деяние», бессознательный взгляд отца или матери, которые обладали «набожным благородством мысли»?

Действительно, надо удивляться тому количеству разнородных отсталых идей, которых и сейчас придерживается, хотя бы в ущерб себе, бедный человеческий и детский ум. Массами стучатся они с шумом к ним, как будто бы это были вполне живые идеи.

21. Прежде всего, невозможно достаточно быстро согнать со света тот «усталый, возможный деизм», составляющий теперь нашу обыкновенную английскую веру. Какова, собственно, сущность человека, теоретически защищающего, с судорожной горячностью, Бога, — может быть, лишь неоспоримый символ и культ Бога, в остальном же, в мыслях, в словах и поступках, видно, что он живет, как будто его теория была только вежливою формою речи, а теоретический Бог его лишь отдаленный кумир, с которым он решительно ничего общего не имеет.

Глупец! Вечное не есть ограниченный образ в известном пространстве; Бог не только там, но и здесь, или нигде, — в твоем жизненном дыхании, в твоих помыслах и поступках, — и умно было бы с твоей стороны, если бы ты это запомнил. если нет Бога, как считал глупец в своем сердце, то продолжай жить с чувством внешней порядочности и с похвалой лишь на словах, с внутренней жадностью и фальшью и со всей пустой, хитро придуманной неосновательностью, которая связывает тебя с Маммоной сего мира; но повторяем мы, если Бог есть, то берегись! И все же, как в том, так и в другом случае, — что ты? Атеист бродит по ложному пути, и тем не менее в нем есть доля истины. Это правда, в сравнении с тобой, потому что ты, несчастный смертный, живешь в одной сплошной лжи и сам представляешь собою олицетворенную ложь.

22. Представь себе человека, который советует своим собратьям верить в Бога для того, чтобы чартизм попал в арьергард и чтобы рабочие в Манчестере могли спокойно остаться за своими станками. Трудно себе представить более дикую идею! Друг мой, если тебе когда-нибудь удастся уверовать в Бога, то ты убедишься в том, что весь чартизм, манчестерские бесчинства, парламентская некомпетентность, ветреные министерства, самые дикие социальные вопросы и сожжение всей этой планеты — ничто в сравнении с этим.