Вождь окасов

– Я вижу, что дело кончилось иначе, нежели я ожидал, – сказал он, – и потому оставляю вас... кажется, бесполезно связывать этого пленника.

– Совершенно бесполезно, – подтвердил дон Панчо. Антинагюэль ушел. Оставшись только с Красавицей и Бустаменте, дон Рамон в порыве признательности бросился к ним и вскричал с энтузиазмом:

– О! Мои спасители!

– Постойте, кабальеро! – вскричал дон Панчо. – Теперь нам надо объясниться.

Сенатор остановился в остолбенении.

– Неужели, дон Рамон, вы полагали, – сказала Красавица, – что такой пошлый плут как вы, может внушить нам малейшую жалость?

– Дело в том, – прибавил Бустаменте, – что нам хотелось одним распоряжаться вами...

– Вы сознаетесь, не правда ли, – продолжала Красавица, – что вы в нашей власти и что если мы захотим убить вас, так это для нас очень легко?

Сенатор был раздавлен.

– Теперь, – прибавил Бустаменте, – отвечайте категорически на все вопросы, которые вам сделают; я должен предупредить вас, что ложь будет стоить вам жизни.

Новый трепет пробежал по членам сенатора. Бустаменте продолжал:

– Как вы очутились здесь?

– О! Очень просто, генерал; на меня напали индейцы.

– Куда вы ехали?

– В Сантьяго.

– Один?

– Нет, черт побери! – вскричал сенатор. – У меня был конвой в пятьдесят всадников... Но, увы! – прибавил он со вздохом. – Этого оказалось недостаточно.

При слове «конвой», Бустаменте и Красавица переглянулись. Дон Панчо продолжал допрос.

– Зачем вы ехали в Сантьяго?

– Затем, что политика мне надоела; я имел намерение удалиться на мою ферму жить в своей семье.

– У вас не было другой цели? – спросил Бустаменте.

– Нет.

– Точно?

– Точно... Ах! Постойте, вспомнил... мне было дано поручение...

– Ну, вот видите!

– О! Боже мой! Я забыл про него, уверяю вас.

– Гм! Какое же это поручение?

– Не знаю.

– Как не знаете?

– Право не знаю; мне дали депешу.

– Покажите ее мне...

– Вот она!

Бустаменте схватил депешу, сорвал печать и быстро пробежал бумагу глазами.

– Ба! – сказал он, комкая ее между сжатыми пальцами. – В этой депеше нет никакого смысла, она вроде тех, которые поручаются людям вашего сорта.

Сенатор притворился, будто принимает эту фразу за комплемент.

– Я сам тоже думал, – сказал он с улыбкой, которая имела притязание быть приятной, но страх, искрививший его черты, делал из нее отвратительную гримасу.

Услышав нелепый ответ дона Рамона, Бустаменте не мог удержаться и громко расхохотался; сенатор поспешил принять участие в смехе генерала, сам не зная почему. Донна Мария прекратила эту веселость, заговорив:

– Дон Панчо, ступайте к Антинагюэлю; необходимо, чтобы завтра на рассвете он потребовал свидания у авантюристов, которые засели как совы на вершине скалы.

– Но если он откажет? – заметил удивленный Бустаменте.

– Он должен согласиться; постарайтесь его убедить.

– Попробую.

– Надо успеть во что бы то ни стало.

– Я успею, если вы требуете.

– Во время вашего отсутствия я поговорю с этим человеком.

– Говорите, я уйду.

Трудно сказать к чему прибегнул Бустаменте для того, чтобы заставить токи повести переговоры с осужденными; но дело кончилось тем, что он успел в своем предприятии.

Когда он возвратился к донне Марии, разговор ее с сенатором уже был кончен. Генерал услышал только как она сказала сардоническим голосом:

– Устройте же все это как можете, любезный дон Рамон; если вы не сумеете, я отдам вас индейцам, и они сожгут вас живого.

– Гм! – прошептал дон Рамон с испугом. – Если они узнают, что это сделал я, что тогда будет со мной.

– Вы будете сожжены.

– Черт побери! Черт побери! Перспектива не совсем приятная; неужели вы не можете дать это поручение кому-нибудь другому?

Донна Мария лукаво улыбнулась и сказала:

– Успокойтесь, я буду вашей сообщницей; я вам помогу.

– О! Когда так, – сказал сенатор с радостью, – я заранее уверен в успехе.

Красавица сдержала слово: она помогла дону Рамону исполнить смелый план, задуманный ею. Дон Панчо остерегался расспрашивать куртизанку; он знал, что она трудится для него и потому был на этот счет совершенно спокоен. Он ожидал терпеливо, когда она сама сочтет нужным рассказать ему все.

ГЛАВА LXIII Капитуляция

Вернемся в хижину совета, куда граф де Пребуа Крансэ был введен генералом Бустаменте. Дон Панчо имел слишком много личного мужества, чтобы не любить и не ценить это качество в другом. Гордая и надменная поза молодого человека ему понравилась. Поэтому после довольно грубого ответа Луи, дон Панчо вместо того чтобы сердиться на него сказал ему, поклонившись:

– Ваше замечание совершенно справедливо, господин...

– Граф де Пребуа Крансэ, – подсказал француз, кланяясь.