Вождь окасов

Бустаменте схватил перо и обмакнул его в чернила.

– Если брат мой не доверяет моему слову, – сказал он обиженным тоном, – я готов сделать то, чего он желает.

– Брат мой дурно понял меня, – отвечали Антинапоэль, – я имею к нему величайшее доверие и вовсе не намерен оскорблять его; но я представитель моего народа... если когда-нибудь ульмены и апо-ульмены уталь-манусов потребуют у меня отчета в крови их воинов, которая польется как вода в этой войне, то они одобрят мое поведение, когда я им покажу это письмо, на котором будет отмечено имя моего брата.

Дон Панчо увидал, что ему не остается никакой отговорки и понял, что теперь лучше мужественно покориться необходимости, тем более, что со временем, когда настанет минута сдержать данное обещание, ему конечно удастся найти предлог, чтобы уклониться от него. Поэтому, обратившись к Антинагюэлю, он сказал ему с улыбкой:

– Хорошо! Брат мой прав, я сделаю то, чего он желает.

Тот величаво поклонился. Бустаменте положил перед собой бумагу, быстро написал несколько строчек и подписал.

– Вот, вождь, – сказал он, подавая бумагу Антинагюэлю, – вот то, чего вы от меня хотели.

– Хорошо! – отвечал тот, взяв от него бумагу.

Он вертел и перевертывал ее во все стороны, как бы желая разгадать написанное; но все его усилия, разумеется, остались без успеха.

Дон Панчо и донна Мария внимательно следовали за ним глазами. Через минуту вождь сделал знак Черному Оленю. Тот вышел и почти тотчас же возвратился с двумя воинами, которые вели чилийского солдата. Бедняга не мог последовать за своими товарищами, когда те убежали, по причине довольно опасной раны на ноге; он был бледен и бросал вокруг себя испуганные взоры. Антинагюэль улыбнулся, увидев его.

– Умеешь ли ты объяснить то, что есть на этой бумаге? – сказал он суровым голосом.

– Что? – отвечал солдат, не понимавший этого вопроса, которого он совсем не ожидал.

Тогда Бустаменте заговорил:

– Вождь тебя спрашивает, умеешь ли ты читать?

– Умею, – пролепетал раненый.

– Хорошо, – сказал Антинагюэль, – возьми и объясни.

Он подал солдату бумагу. Тот взял ее машинально и долго вертел в руках. Было очевидно, что несчастный, обезумев от страха, не знал чего хотят от него. Бустаменте остановил жестом вождя, который приходил в нетерпение, и, снова обратившись к солдату, сказал ему:

– Друг мой, так как ты умеешь читать, пожалуйста, объясни нам что написано на этой бумаге. Не этого ли вы желаете, вождь? – прибавил он, обращаясь к токи.

Тот утвердительно кивнул головой. Солдат, страх которого несколько успокоился при дружеском тоне, каким Бустаменте говорил с ним, понял наконец чего ждали от него; он бросил глаза на бумагу и прочел – голосом трепещущим и прерывавшимся от остатка волнения – следующее:

«Я, нижеподписавшийся, дон Бустаменте, дивизионный генерал, бывший военный министр Чилийской республики, обязуюсь перед Антинагюэлем, великим токи ароканов, передать ему и его народу отныне навсегда, так чтобы никогда не мог оспаривать у них законного владения: 1) провинцию Вальдивию; 2) провинцию Кончепчьон до города Талко. Эта земля будет принадлежать во всю длину и во всю ширину ароканскому народу, если токи Антинагюэль с помощью своих воинов возвратит мне власть, которой я лишился, и даст мне средства удержать ее в моих руках. Если же Антинагюэль не исполнит этого условия в продолжение одного месяца, начиная с настоящего числа, оно будет считаться уничтоженным.

В силу чего я подписываю мое имя и звание,

дон Панчо Бустаменте,

дивизионный генерал, бывший военный министр Чилийской республики».

Пока солдат читал, Антинагюэль, наклонившись над плечом его, следил за его глазами; когда солдат кончил, токи одной рукой вырвал у него бумагу, а другой быстро вонзил в сердце его кинжал.

Несчастный сделал два шага вперед, протянув руки и неизмеримо широко раскрыв глаза, потом зашатался как пьяный и упал с глубоким вздохом.

– Что вы сделали? – вскричал Бустаменте, вскочив.

– Этот человек мог бы впоследствии проболтаться, – небрежно отвечал вождь, сложив бумагу и спрятав ее на своей груди.

– Это справедливо, – сказал дон Панчо.