Вождь окасов

Токи оттолкнул ее с движением крайнего презрения.

– Женщина, ты с ума сошла! – сказал он ей. – Что может один человек против рока? Я не бегу от моего врага, а иду к нему навстречу; на этот раз, если бы мне даже пришлось одному напасть на него, мы встретимся лицом к лицу! Моя сестра не может оставаться здесь, – сказал он донне Розарио кротким голосом, – лагерь снимается; она и донна Мария поедут с воинами, которым будет поручено защищать их обеих.

Молодая девушка пошла за ним, ничего не отвечая. Через несколько минут лагерь был снят и окасы оставили неприступную позицию, столь искусно выбранную их вождем.

По настоятельной просьбе Бустаменте Антинагюэль согласился оставить Черного Оленя с восемьюстами избранных воинов, чтобы защищать проход через Биобио на тот случай, если бы чилийцы вздумали перейти через реку.

При последних лучах заходящего солнца ароканская армия исчезла в долине, поднимая облака пыли, летевшие к небесам. Антинагюэль шел к долине Кондорканки, которой надеялся достигнуть прежде чилийцев и изрубить их, не давая им времени выстроиться в ряды.

Черный Олень был благоразумный вождь и понимал всю важность вверенного ему поста. Как только настала ночь, он разослал по всем направлениям лазутчиков, чтобы следить за движениями неприятеля по берегам реки. Подчиняясь невольно влиянию донесения шпионов, он в первую минуту советовал отступление, но по некотором размышлении начал подозревать военную хитрость. Поэтому он удваивал бдительность, чтобы избежать нечаянного нападения.

Подозрения не обманули его: в двенадцатом часу ночи лазутчики наскоро явились с уведомлением, что длинный ряд всадников с чилийского берега тянется к броду как огромная змея. Луна, взошедшая в эту минуту, рассеяла все сомнения, сверкнув своими серебристыми лучами на чилийских копьях.

У Черного Оленя было только двести пятьдесят воинов, вооруженных ружьями. Он поставил их в первом ряду на берегу и велел поддерживать их копьеносцам. Но если ослепительный свет луны позволит ему легко различить движения неприятеля, зато он точно так же доставлял неприятелю возможность видеть его движения.

Когда неприятель начал переправляться через реку, воины окасские выстрелили в него залпом. Несколько человек упало. Но в ту же минуту четыре пушки с другого берега, заряженные картечью, посеяли смерть и испуг между индейцами. Окасы, убиваемые градом картечи, напрасно старались снова выстроиться. Новый залп еще более расстроил их ряды.

В это время многочисленный чилийский отряд, переправившись вброд, бросился на индейцев с невероятным бешенством. Борьба была неравная. Окасы, несмотря на свое мужество, были принуждены отступить, оставив на берегу около двухсот трупов.

Напрасно старались они встать в оборонительное положение: преследуемые отовсюду, они должны были вместо правильного отступления обратиться в бегство и, несмотря на усилия Черного Оленя, который дрался как лев, разбежались по всем направлениям, оставив неприятелю поле битвы.

План, задуманный доном Тадео, совершенно удался. Армия генерала Фуэнтеса перешла за Биобио и напала на ароканскую область. Благодаря хитрости, употребленной диктатором, чилийцы овладели крепкой позицией, на которой должен был решиться вопрос о победе, и окасы вместо того, чтобы внести войну в Чили, как намеревались, были принуждены защищаться на своей территории. Теперь кампания могла кончиться одним сражением.

ГЛАВА LXXIII Человеческое жертвоприношение

Армия под командой генерала Фуэнтеса состояла из двух тысяч человек пехоты, восьмисот кавалеристов и шести пушек. Это была сила страшная в той стране, где народонаселение весьма немногочисленно и где часто с величайшим трудом собирают армии вполовину меньшие по численности.

Освободив берег от беглецов, Фуэнтес расположился лагерем, решившись дать своему войску отдохнуть несколько часов, прежде чем оно должно было соединиться с доном Тадео.

В ту минуту, когда, сделав последние распоряжения, генерал входил в свою походную палатку, к нему подошел индеец.

– Чего вы хотите, Жоан? – спросил он.

– Великому вождю Жоан уже не нужен; он хочет воротиться к тому, кто послал его.

– Вы свободны, друг мой; однако ж я думаю, что вам лучше следовать за армией.

Индеец покачал головой.

– Я обещал моему отцу немедленно воротиться, – сказал он.

– В таком случае, поезжайте; я не могу и не хочу вас удерживать; вы перескажете все, что видели; письмо может повредить вам в случае неожиданного нападения.

– Я сделаю все, что мне приказывает великий вождь.

– Счастливого пути, только берегитесь попасть в руки неприятеля.

– Жоан осторожен...

– Прощайте же, друг мой, – сказал Фуэнтес, делая прощальный знак индейцу и входя в свою палатку.