Вождь окасов

– Нам надо обмануть наших врагов, оставить за собою ложный след. Я поеду с тремя лошадьми бледнолицых, а брат мой, друг его и Курумилла спустятся по ложу ручья до островка Ганакко, где будут меня ждать.

– Мы едем сейчас?

– Сию минуту.

Трангуаль Ланек срезал палочку тростника в полтора фута длины, привязал концы его к удилам лошадей, чтобы они не могли слишком приблизиться одна к другой и пустил их в долину, где скоро исчез вместе с ними.

Валентин вошел в грот. Красавица сидела возле дочери и мужа, охраняя их сон. Когда молодой человек сказал ей, что час отъезда наступил, она разбудила спящих. Луи все уже приготовил. Он посадил дона Тадео на лошадь Валентина, а Красавицу и донну Розарио на свою лошадь, велев им въехать в ручей, старательно смел следы лошадей на песке. Курумилла шел впереди, Валентин прикрывал отступление.

Была одна из тех великолепных ночей, которыми славится Южная Америка. Темно-голубое небо было усыпано бесчисленными звездами, которые блистали в эфире как бриллианты; луна, достигнувшая половины своего течения, проливала лучи серебристого сияния, придавая предметам фантастический вид.

Душистая атмосфера была так чиста и прозрачна, что позволяла видеть на большом расстоянии; легкий ветерок, таинственное дыхание Творца, шелестел вершинами высоких деревьев; в глубине лесов раздавался иногда рев хищных зверей, которые, утолив свою жажду у источников, известных им одним, возвращались в свои логовища.

Маленький караван продвигался безмолвно и осторожно, прислушиваясь к шуму леса, наблюдая за движением кустов и опасаясь каждую минуту, чтобы во мраке не засверкали свирепые глаза Черных Змей. Часто Курумилла останавливался, хватался за оружие, наклоняя тело вперед, уловив своим тонким слухом какой-нибудь подозрительный шум, ускользавший от менее чутких ушей белых. Тогда каждый останавливался неподвижно, с трепещущим сердцем, с нахмуренными бровями, готовый отстаивать свою жизнь. Потом, когда тревога проходила, путники по безмолвному знаку своего проводника пускались вновь в путь, чтобы снова остановиться через несколько шагов.

Европейцы, привыкнув к скучному однообразию своих больших дорог, усыпанных по всем направлениям жандармами и другими агентами правительства, специальная обязанность которых состоит в том, чтобы охранять путешественников и удалять от них всякую опасность или затруднения, не могут представить себе как велико наслаждение ночной поездки в пустыне, под охраной одного Бога. Душа путника возвеличивается, когда он дышит жизнью пустыни, которая обольщает и увлекает его своим удивительным великолепием.

К четырем часам утра, в ту минуту как солнце готовилось появиться на горизонте, островок Ганакко начал мало-помалу выходить из тумана, который в этих теплых странах поднимается с земли на рассвете, и явился наконец восхищенным глазам путешественников как пристань спасения после утомительного плавания.

На самом мысу островка стоял неподвижно всадник: это был Трангуаль Ланек. Возле него в высокой траве паслись лошади испанцев. Путешественники нашли разведенный огонь, над которым жарилась лань, а возле лежали маисовые лепешки, словом, прекрасный завтрак ожидал их.

– Закусите, – лаконически сказал Трангуаль Ланек, – только поскорее... нам надо сейчас ехать.

Не спрашивая у вождя объяснения этих слов, голодные путешественники сели в кружок и весело принялись за лакомую дичь, находившуюся перед ними. В эту минуту солнце в полном блеске появилось на горизонте и осветило небо своими великолепными лучами.

– Ба! – весело сказал Валентин. – Чему быть, того не миновать... будем есть! Вот жаркое, которое, как кажется, славно приготовлено.

При этих словах бывшего спага, донна Розарио сделала движение. Молодой человек замолчал, краснея за свою неловкость, и начал есть, не смея сказать ни слова более.

Первый раз в жизни Валентин подумал о том, на что до сих пор не обращал ни малейшего внимания, то есть о тривиальности своего обращения и языка.

Странное дело! Этот человек, у которого случай был единственным учителем, который в своем желании научиться чему-нибудь без разбора поглощал все – и хорошие, и плохие книги, попадавшиеся ему под руку, вдруг как будто был освещен лучом божественной благодати при виде мрачного величия первозданной американской природы. Он понял, как были пусты, нелепы и безнравственны мнимые этические правила, как они ограничивают ум и сбивают его с толку. В течение нескольких месяцев он преобразился и физически, и нравственно.

Кто же был виновником этого чуда? Шестнадцатилетний ребенок, простая, невинная, чистосердечная и неопытная девушка, неопытная по преимуществу, потому что она даже и не подозревала о своей неопредолимой власти над сильной и энергической организацией молодого человека; но эта девушка обладала инстинктом к доброму, к прекрасному и к великому, тактом и в особенности чувством приличия, которые не приобретаются, если не врождены самой природой.