Вождь революции

"Революционная партия тем дурна, что нагремит больше, чем результат стоит, нальет крови гораздо больше, чем стоит вся полученная выгода. (Впрочем, кровь у них дешева.)" Федор Достоевский

"Такая огромная и богатейшая страна [Россия] в руках дерущихся дикарей — и никто не смирит это животное! Какая гнусность!.. Наука, искусство, техника, всякая мало-мальски человеческая, трудовая, что-либо творящая жизнь — все прихлопнуто, все издохло. Да, даром это не пройдет." Иван Бунин

Комендант крепости подполковник Лисунов привёл Керенского сначала к себе в кабинет. Но услышав желание министра посетить солдатскую столовую, не стал спорить, а направился с ним прямиком туда, где уже обедала одна из рот. Место для приема пищи представляло собой довольно просторное помещение, уставленное длинными столами. Все столы были покрыты не первой свежести фабричными, но уже изрядно замахрившимися, скатертями.

За столами на табуретах сидели солдаты и усиленно стучали деревянными ложками по железным мискам. Керенский окинул взглядом обедающих и громко пожелал им приятного аппетита.

Солдаты удивились и вразнобой поблагодарили его.

— А не разрешите ли вы мне с вами отведать солдатской каши, товарищи солдаты?

— А то, как же, конечно, господин министр, — сразу заговорили с нескольких сторон.

— А вот сюда пожалуйте, здесь не так грязно, — смахнув крошки с угла стола, проговорил один из солдат, возрастом далеко за тридцать. — Присаживайтесь! Сейчас Акишка, наш повар, мигом каши вам принесёт.

— Акишка, дуй быстрее сюда. Министр будет проверять твою стряпню, да смотри, не отрави, а то расстреляют тебя, как контрреволюционера-отравителя, — не смешно пошутил старый солдат.

Керенский уселся на предложенное ему место. Вскоре прибежал молодой солдат, с лоснящимися от пищевого жира голыми руками. Он принёс с собой котелок с пшённой кашей и отдельно небольшую ёмкость с очень жидким мясным соусом, в котором, словно корабли, плавали хрящи и маленькие кусочки сала.

Наложив себе в тарелку каши и плеснув на неё соусом, Керенский принялся за еду под пристальным взглядом пары десятков глаз. Несмотря на худшие ожидания, каша оказалась неплоха. Уж намного лучше той, которую он ел в Российской армии, в своё время. Он был голоден и с аппетитом уминал солдатскую еду, заедая её чёрствым чёрным хлебом.

— Чая нет, товарищ министр, — обратился к нему старый солдат. Мы пьём кипяток, настоянный на травах и хвое. Кидаем туда всё подряд, взваром его называем. Будете?

— Если его пить можно, то буду.

— Ага, Акишка, давай, мигом!

Вскоре подоспел и чай, оказавшийся бурдой непонятного тёмного цвета, по вкусу действительно напоминающий отвар лекарственных трав. В жидкости было немного сахара, он и смягчал отвратительный вкус и горчину взвара.

— А что, больше вы ничего и не едите, кроме пшёнки? — осведомился Керенский у пожилого солдата.

— Как же, не едим. У нас и гороховая каша бывает, и корюшку ловим, и всякую другую рыбу. Уху с неё варим, да жарим помаленьку. А то и сахар подвезут, тогда сладкие чаи гоняем. Бывает и ещё чего. На складе разные продукты есть, но не всё нам дают.

— Ну, так, товарищи, вы хоть сытые, а рабочие подчас голодают. Детей нечем кормить, дороговизна.

— Так понятно, но вы, чай, должны народу помочь.

— Должен и буду помогать. Никак иначе. Царь со своими министрами не смог, а я смогу, товарищи. Вот только власти у меня нет на это. Но ничего. Сейчас порядок наведём, разбои прекратим, грабежи. И за продовольствие возьмусь, не сомневайтесь, товарищи. Революция победила, наша дело правое. Свободная Россия будет идти вперёд.

— Так за чем же дело стоит. Ежели вы за народ, так разве мы не поддержим народного министра. А, народ? — обратился старый унтер к окружающим.

— Поможем, как не помочь? Глотки будем рвать всем, но своего добьёмся, — послышались крики со всех сторон.

Подбодрённый этими словами, Керенский стал дальше декларировать свою программу. Он ещё долго нёс революционную околесицу присутствующим, не замечая, как столовая, полупустая до этого, всё больше наполнялась солдатами. А они всё подходили и подходили, слушая его пламенную речь, раскрыв рты.

А Керенский уже вошёл в революционный раж, сыпля, как из пулемёта, незнакомыми и умными словами, смысла которых солдаты не понимали, но верили в них, как в Бога. Замолчал он только тогда, когда в горле окончательно пересохло, а от выпитого взвара стало дурно. Окончив свою речь, он несколько минут слушал аплодисменты и радостные крики. В порыве чувств его даже хотели взять на руки и подбросить вверх, но низкие потолки удержали солдат от этого необдуманного шага.