С тех пор как они высадились на берег, он впервые заговорил с ней, и его голос, казалось, отразился от камня мостовой и знаменитых желто-розовых стен Портофино, раскинувшегося вокруг крошечной бухты среди холмов, заросших соснами, кипарисами и оливковыми деревьями. Она повела поврежденной рукой, чувствуя, как стыд и отчаяние охватывают ее, и посмотрела на мужчину, молча шедшего рядом с ней. Его настроение очень изменилось по сравнению с утром. Исчезли насмешливость и лукавые взгляды. Человек, пригласивший ее на ужин, был тих и внимателен.
— Конечно нет, — ответила Тристанна, удивленная тем, как тихо прозвучал ее голос, словно она боялась породить громовое эхо, которое сотни раз повторит ее ложь.
Она нахмурилась, глядя на свои туфли на каблуке, пытаясь убедить себя, что только в них причина того, как неуютно, неустойчиво она чувствует себя. Лучше бы она не наряжалась для него или хотя бы не осознавала четко и ясно, что наряжается. Сначала она не поняла, как на ней оказалось это платье, сверкающее, как глаза Никоса, на тонких бретельках, струящееся вокруг ног. Не поняла и того, почему распустила волосы, волнами упавшие на ее обнаженную спину и плечи, почему так аккуратно подвела глаза. А потом она вышла на палубу, увидела его и поняла, что делала и почему. Все это она делала, чтобы увидеть этот блеск в его глазах, когда он повернулся и заметил ее, и вспыхнувший на мгновение золотой огонь. Что же она делает? Ей следовало одеться в рубище, в лохмотья, во что угодно, лишь бы отпугнуть его.
Но делать этого ей не хотелось вовсе. Она нахмурилась и плотнее запахнула накидку, глядя под ноги, пока они шли по набережной к центру деревушки.
— И тебе больше нечего сказать? — напряженно спросил Никос.
Тристанна посмотрела на него: в полумраке итальянской ночи он был не менее внушительным, чем при свете дня.
— По-твоему, я должна защищать свою семью? — ответила она вопросом на вопрос. — В каждой семье случаются ссоры, разве не так?
— Я не специалист в этом вопросе, но уверен, что большинство семей не практикуют проявления жестокости.
— Не нужно прикладывать большие усилия, чтобы у меня появились синяки, — пробормотала Тристанна.
Лучше бы Питер вымещал свой гнев на ней, а не на Вивьен, как он обычно делал. Ей не хотелось вспоминать, как его пальцы впились в ее тело, какие слова он бросил ей, его лицо, искаженное гневом, и уж тем более не хотелось говорить об этом, особенно с Никосом. Не важно, о чем она мечтала в семнадцать лет. Этот человек не такой.
Он вдруг остановился, и она подозрительно повернулась к нему. Бриз, долетавший с моря, ерошил его густые темные волосы, взгляд был тяжелый.
— Что за человек твой брат, что считает возможным поднимать на тебя руку? — осуждающе спросил он. — Наверняка твой отец не одобрил бы такого поведения, будь он жив.
Наверно, Тристанна сорвалась из-за уверенности, звучавшей в его голосе. Она вспыхнула от стыда и гнева, направленного на этого человека, стоящего перед ней в свете окон ресторанов. Он во всем виноват! Ей было противно от мысли, что он знал, какого нелестного мнения о ней ее брат, какой бесполезной считает ее. И как характеризовало ее саму то, что ее волновали мысли Никоса о ней, хотя не должны были значить ровным счетом ничего?
— Что Питер за человек? — спросила она, чувствуя, как гнев рвется наружу. Что ж, это лучше, чем слезы, что угодно лучше, чем слезы. — Я не знаю, что сказать. Обычный мужчина! Они ведь все в той или иной степени одинаковые, разве нет?
Он изогнул бровь:
— Осторожнее, Тристанна. — Но она не желала быть осторожной.
— Они требуют, они хотят все держать под контролем. Они отдают приказы, нисколько не заботясь о чувствах и желаниях окружающих. — Она бросала слова ему в лицо, но он не двигался, молчал, и только его глаза становились все темнее. Однако ее уже было не остановить. — Они могут разрушить все вокруг себя, если им нужно. Что такое маленький синяк по сравнению с тем, на что способен мужчина? На что способен ты?
Мир словно застыл. Веселый уличный шум не пробивался сквозь плотную завесу, окружившую их, и Тристанна слышала только собственное тяжелое дыхание. Она не хотела, чтобы все получилось так, она правда хотела спокойно играть свою роль, как задумала. Может быть, она не могла себя контролировать, как контролировала всю жизнь, и гордилась этим умением, из-за Никоса? Ее жесткий самоконтроль помог ей выжить в бурном море семейной жизни, почему же он подводил ее сейчас?
Никос не шевелился и все равно заполнял собой все пространство вокруг нее. Она знала, что будет так, и боялась этого.
Он протянул к ней руку и убрал волосы с лица так нежно, что воздух между ними зазвенел от напряжения. Он хотел что-то сказать, но передумал, покачав головой.
Какая-то парочка прошла так близко, что чуть не врезалась в Тристанну, но Никос вовремя увел ее в сторону. Его прикосновение обожгло ее. Он молчал, не снимая руки с ее плеча. Тристанне казалось, что она видит исходящую от него силу, озаряющую ее, раскрывая все ее секреты.