Вожди и оборотни

Александр Михайлович зашел в кабинет в обговоренное с ним время. Как всегда он был строго одет, подтянут. Мы обнялись, а потом поудобнее уселись в кресла. Несколько взаимных вопросов о здоровье, о работе. После чего Рекунков спросил, правда ли что нарушения законности носили массовый характер и попросил рассказать, что установлено в ходе расследования. Я сообщил ему коротко об основных формах беззакония, сказал, что, к сожалению, многие заявления граждан подтверждаются.

Тогда последовал очередной вопрос: «Как это могло случиться? Ты ведь сам знаешь, что я строго спрашивал за нарушения законности в следствии?» Состояние Александра Михайловича после моего рассказа было подавленное. И тем не менее я говорил с ним откровенно.

Начал с Каракозова. Сказал, что этот человек сам попал под влияние Гдляна, не мог противостоять ему, глубоко не знал материалов следствия и обманывал его, Александра Михайловича, который передоверился Каракозову, и весьма напрасно. Я попросил вспомнить, как мы, руководители главного следственного управления, приходили к Рекункову с ходатайствами о продлении содержания под стражей одного обвиняемого свыше девяти месяцев. Сколько было к нам вопросов, как тщательно мы изучали и докладывали ему дела. Наверное, для нас не было более мучительной процедуры, чем эта И я попросил вспомнить, с какой легкостью эту процедуру проходил Каракозов Буквально все вопросы решал за несколько минут, выходил радостный с подписанным Рекунковым документом на дальнейшее содержание под стражей десятка и более обвиняемых.

Я откровенно сказал Александру Михайловичу, что Каракозов и Гдлян заинтриговали его миллионами и арестами высоких должностных лиц республики.

Неоправданно по многим вопросам он сам принимал решения, без ознакомления с материалами дела, только по докладу Каракозова. Без необходимости дал указание докладывать о следствии в отношении отдельных лиц только себе, даже не своим заместителям. Это во многом явилось роковой ошибкой, ибо за многими другими делами он не мог глубоко вникнуть в суть докладов.

Рекункову я откровенно сказал все, что знал и думал о Сороке — его заместителе. Сказал, что он частенько уходил от решения трудных вопросов, неоправданно перекладывал их на своих заместителей, полагая, что если он эти вопросы не решал, то и спроса за последствия с него не будет.

Я напомнил Александру Михайловичу о весьма характерной особенности в работе Сороки. У него всегда был свободным стол. На нем редко когда задерживались хотя бы на час документы, материалы следствия. Все решения он принимал по докладам. При таком стиле руководства неизбежны серьезные упущения, ошибки и попустительства беззаконию. Сорока знал, что Гдлян и Иванов неправедно увели от ответственности десятки расхитителей и взяточников в Бухарской области. Однако никаких мер не принял, своим молчаливым согласием развязал им руки на новые беззакония.

О многом мы говорили с Александром Михайловичем. Может быть, впервые для него подчиненный оценивал его работу, говорил о недостатках своего бывшего шефа прямо в глаза.

Уходил А. Рекунков от меня в подавленном состоянии. Однако, как сказали мне потом, на комиссии он держался уверенно и спокойно, на вопросы давал четкие ответы, в которых нисколько не было сомнения в правильности своих поступков, решений на посту Генерального прокурора.

Ключевыми фигурами в надзоре за гдляновской группой были Каракозов, начальник следственной части, и его заместители Быстров и Чижук.

Двух последних в конце 1987 года освободили от занимаемых должностей как не справившихся со своими служебными обязанностями. Что касается Каракозова, то о его роли в гдляновском расследовании уже говорилось. Каракозов, по мнению многих, был блестящим мастером допросов, тонким психологом, который мог «загнать в угол» самого изощренного преступника. Однако при этом не чурался интриг, шантажа и просто обмана. Его уязвимым местом были нежелание, уход от организационной работы в следственной части, от контрольных и надзорных обязанностей. В конечном итоге, следователи оказывались предоставленными самим себе. Отдельные просто отказывались выполнять указания Каракозова. А если говорить о Гдляне, так тот фактически командовал начальником следственной части, давал ему поручения о допросах отдельных лиц и выговаривал Каракозову, если тот не вовремя, с опозданием их проводил. Было до удивительного непонятно, почему Каракозов просил разрешения у Гдляна присутствовать на оперативных совещаниях следователей. И только после ташаузской истории с Каракозовым для меня стали объяснимыми взаимоотношения этих двух людей.