Вожди и сподвижники: Слежка. Оговоры. Травля

Далее автор, следуя своей концепции, выстраивает в строгую и логическую, как ему кажется, линию события 1936 и 1937 годов, связанных с получением органами НКВД именно в тот период информации о подпольной контрреволюционной деятельности троцкистов всех мастей. Итак, складывается следующая картина. Сталину через секретный канал по бериевской линии попадает информация о подпольной контрреволюционной деятельности троцкистов. Собирается закрытый Пленум ЦК ВКП(б) в декабре 1936 года (материалы этого пленума в открытых документах отсутствуют, оговаривается автор). Далее колесо расследования деятельности Бухарина, Рыкова и других раскручивается, и 23 февраля 1937 года собирается вновь Пленум ЦК ВКП(б), который продолжается до 6 марта 1937 года, рассматривается вопрос о контрреволюционной деятельности Бухарина и Рыкова.

А что же Орджоникидзе? 18 февраля 1937 года он покончил с собой, категорически утверждает Ю. Калабухов. Этому способствовал резкий, эмоциональный разговор со Сталиным. Сталин, осторожно предполагает автор публикации, видимо, обвинил Орджоникидзе в плохом подборе кадров, которые по полученной советской разведкой информации оказались либо троцкистами, либо замешанными в преступных, изменнических связях с троцкистами.

«Для Орджоникидзе эта информация была страшным, потрясающим ударом, — пишет исследователь. — Раз о ней говорил Сталин, а он полностью доверял Сталину, то это была правда, чудовищная правда о существовании контрреволюционного троцкистского подполья в стране, участниками которого были люди, за которых он, Орджоникидзе, поручался перед партией, перед советским народом. И он принял решение, которое ему в тот момент подсказывала совесть коммуниста…»

Неожиданный вывод, не правда ли? Столь же однозначно объясняется и причина самоубийства Я. Гамарника, который, по словам автора, скорее всего был замешан в заговоре военных и понял, что заговор раскрыт, а его ждет та же участь, что и Тухачевского. Не желая проходить живым через муки позора и презрения, Гамарник принял решение покончить с собой. В связи с раскрытием контрреволюционной деятельности рассматриваются в этой публикации самоубийства М. Томского и других высокопоставленных лиц.

Оставим пока других лиц в покое, вернемся к интересующей нас личности Серго Орджоникидзе. Итак, по мнению Ю. Калабухова, Григорий Константинович покончил с собой, узнав чудовищную правду о своих ближайших помощниках, замешанных в преступных, изменнических связях с троцкистами. Как мы уже знаем, одним из арестованных был его первый заместитель Юрий Пятаков. У этого российского Дон Кихота остались на свободе десятилетний сын и отвернувшаяся, охладевшая жена, с которой к моменту ареста он практически разошелся. Единственное, что их связывало, так это любовь к сыну. На этом и решили сыграть опытные тюремщики, твердо усвоившие к тому времени, что на обвиняемых сильнее всего действуют показания, данные их родственниками и близкими друзьями.

Исчезновение детей обвиняемых по делу троцкистско-зиновьевского террористического центра стояло у жены Пятакова в глазах, и охваченная страхом за судьбу единственного сына, она, чтобы сохранить его жизнь, согласилась давать любые показания против мужа. Однако и это не выбило у него почву из-под ног. Пятаков был бесстрашен, он обладал сильной волей и проницательным умом. И тем не менее сломался довольно быстро, хотя устоял там, где не выдерживали другие, даже такие твердокаменные, как Смирнов и Мрачковский, на которых стали давать показания жены.

История подписания Пятаковым ложного признания в шпионаже и вредительстве сформулирована Юлианом Семеновым в нескольких коротких фразах: «Сталин дал Серго честное слово, что Пятаков и его товарищи не будут расстреляны, если добровольно раскроют платформу современного троцкизма, помогут стране в ее противостоянии фашизму; во имя Партии надо уметь жертвовать постами и привилегиями, они будут работать на дачах, писать мемуары.

Пятаков согласился «поработать на партию».

Через семь часов после вынесения приговора все близкие Серго коммунисты, обвиненные в шпионаже и вредительстве, были убиты выстрелами в висок».

Подробности находим у А. Орлова. Арестованный в сентябре 1936 года и не желающий на первых порах даже разговаривать со следователями, Пятаков в январе тридцать седьмого на суде в Октябрьском зале Дома союзов уже признавался во вредительстве. Этому предшествовали неоднократные приезды Орджоникидзе в НКВД и встречи с помещенным в тюрьму Пятаковым. В первый раз, когда по приказанию Агранова подследственного доставили в кабинет заместителя Ежова и Орджоникидзе двинулся навстречу вошедшему, явно желая обнять его, Пятаков уклонился и отвел его руки.

— Юрий! Я пришел к тебе как друг! — воскликнул Орджоникидзе. — Я выдержал из-за тебя целый бой и не перестану за тебя бороться! Я говорил про тебя ему…

После этого Орджоникидзе попросил Агранова оставить его вдвоем с Пятаковым. Их разговор продолжался с глазу на глаз.