В канун XV съезда его исключили из партии, а в январе 1928 года выслали в Алма-Ату. Находясь за четыре тысячи километров от Москвы, в 250 километрах от ближайшей станции железной дороги и примерно на том же расстоянии от границы китайских пустынь, он тем не менее не прекращал политической деятельности. Однако начиная с конца октября 1928 года переписка Троцкого, его жены и сына, находившихся с ним, была почти полностью приостановлена. От безнадежно заболевшей дочери, которую исключили из партии и уволили с работы, письмо шло из московской больницы 73 дня. Ответ отца уже не застал ее в живых. Письмо о тяжелой болезни второй дочери, тоже исключенной из партии и уволенной с работы, пришло на 43-й день. Безобидные телеграфные запросы о здоровье не доходили до адресатов.
В середине декабря 1928 года к Троцкому прибыл специальный уполномоченный коллегии ГПУ из Москвы с письменным требованием прекратить руководство работой оппозиции, иначе будет поднят вопрос о перемене места жительства. Троцкий ответил письмом в ЦК и исполком Коминтерна, что требование отказаться от политической деятельности означает требование отречения от борьбы за интересы международного пролетариата, которую он ведет без перерыва тридцать два года, то есть в течение всей своей сознательной жизни, поэтому не желает подчиняться ультиматуму ГПУ.
Через месяц Политбюро ЦК ВКП(б) большинством голосов приняло решение о высылке Троцкого за пределы СССР. Против голосовали Бухарин, Рыков, Томский. Позднее в первом номере парижского бюллетеня оппозиции появилось сообщение, что против высылки был еще один член Политбюро, «имя которого нам (т. е. автору статьи в бюллетене. —
22 января Троцкий с женой и сыном Львом были усажены в автомобиль, затем на санях и снова на автомобиле отправлены в сопровождении конвоя на станцию Фрунзе, оттуда по железной дороге в направлении на Москву. Бывший член Политбюро и председатель Реввоенсовета республики кричал в исступлении, что его за границу вообще не могут выслать вопреки его желанию, что это внесудебное решение, оно противоречит закону. Нашло затмение на Льва Давидовича: ведь он сам голосовал в 1922 году за принятие ВЦИКом решения о наделении ГПУ правом высылки за границу причастных к антисоветской деятельности лиц. Тогда тоже без суда отправляли в изгнание философов, писателей, ученых — цвет старой российской интеллигенции. Никто иной, а именно Лев Давидович, узкой ладонью интеллигента в первом поколении загоняя россиян к счастью, изрекал, что опрокинутая Октябрьским переворотом дворянская культура представляла собой, в конце концов, лишь поверхностное подражание более высоким западным образцам. Оставаясь недоступной русскому народу, она не внесла ничего существенного в сокровищницу человечества.
История повторяется! И идеи Троцкого были объявлены жалким слепком европейской социал-демократии, а он сам — злейшим врагом Советской власти. И вот уже Лев Давидович на глухом лесном полустанке в Курской области в особом поезде под охраной беснуется двенадцать суток, отказываясь ехать в Турцию, которая одна-единственная согласилась принять изгнанника. Он требует отправить его в Германию. Представители ГПУ в замешательстве. Они ведут бесконечные переговоры с Москвой. В условиях глубокой тайны из Москвы на заброшенную железнодорожную ветку в лесу доставляют сына Троцкого Сергея и его жену — проститься. Начинается многодневная пурга. Паровоз с вагоном каждое утро отправляется за продуктами на ближайшую крупную станцию. Наконец Троцкому сообщают: Германия отказывается принимать высылаемого, поэтому в силе остается решение о Константинополе. Троцкий категорически возражает, но это уже не имеет значения — поезд поворачивает на юг. Кто знает, может, перед мысленным взором изгнанника представали картины недавнего величия и славы — знаменитый его бронепоезд, команда, затянутая в черную кожу, нарукавные знаки, приводившие в трепет штабы фронтов и армий.