Мнение Николая Ивановича, говорил Балашов, было весьма важным для Сталина при определении своего собственного отношения к конкретному вопросу»30
. Так продолжалось до 1928 года. Идеи Бухарина казались логичными: постепенно растущее хозяйство крестьян-середняков дает достаточное количество ресурсов, чтобы развивать легкую промышленность, производящую нужные крестьянам товары. Заказы легкой промышленности в свою очередь обеспечивают развитие тяжелой промышленности. Развитие тяжелой промышленности (металлургия, машиностроение и др.) обеспечивает модернизацию всей промышленности, техническое переоснащение сельского хозяйства. Врезультате - равновесие развития сельского хозяйства и промышленности, изобилие товаров. На этой основе должно хватить ресурсов и на оборону, и на строительство передовых предприятий, и на сотни тысяч тракторов. На практике оказался прав Троцкий, который критиковал построения Бухарина как утопичные. То, что предлагал Бухарин, было выгодно для крестьянского большинства страны, но заводило политику большевиков в тупик. Зажиточные слои, которые при выгодной конъюнктуре могли завалить страну товарным продовольствием, не хотели расширять производство в условиях товарного дефицита. Вот-вот из-под влияния коммунистов могли выйти рабочие массы, недовольные дефицитом продовольствия. Начатые стройки могли превратиться в бесконечный долгострой из-за нехватки ресурсов. Сталин чувствовал себя обманутым. Ему нужно было самому искать стратегию выхода из сложившегося положения. Признать правоту Троцкого было нельзя - это открывало Льву Давидовичу дорогу к возвращению во власть, что Сталин считал недопустимым. Троцкий не мог работать под руководством Стали-на, а его «демократические» идеи Сталин считал разрушительными. Но заимствовать часть идей Троцкого Сталин считал вполне возможным.
Троцкий заметил эту эволюцию сталинской политики: «Нельзя отрицать все же, что в некоторых элементарных вопросах Сталин подучиваетсяБ Все, что он говорит против правых, было уже не раз сказано против него самого. Ни одного нового слова он не прибавил»31
. Один из идеологов оппозиции, Е. А. Преображенский, писал Троцкому: «Внастоящее время создаются элементы для нашего блока или другой формы координации действий с левым центром»32. Преображенский считал, что «политика партииБ в некоторых существенных пунктах серьезно сдвинулась на правильный путь»33. Вмае 1928 года Преображенский писал: «я считаю абсолютно необходимым и назревшим коллективное выступление оппозиции навстречу большинству партии, совершенно независимо от тех глупостей и глупостей, которые делаются и будут делаться по отношению к нам»34.Оппозиция все еще оставалась важной силой, располагала сотнями опытных агитаторов и организаторов, которых так не хватало партии. Оппозиционеры продолжали распространять листовки, в которых протестовали против репрессий и правого курса. «Перепечатанные в Москве, на ротаторе, материалы Троцкого широко распространялись не только между членами партии, но и среди беспартийной интеллигенции»35
,- рассказывал А. Авторханов, учившийся в это время в Институте красной профессуры. Значительная часть партийного актива втайне сочувствовала Троцкому и другим левым. Пока обстановка была неустойчивой, левые могли стать решающей гирькой на весах. Интерес к троцкистам сохранялся и среди рабочих. 1 октября 1928 года троцкисты распространили в Ленинграде более 400 листовок (часть была отпечатана в Москве), которые тут же разошлись по заводам. Сторонник Зиновьева сообщал о ситуации в Ленинграде в середине 1928 года: «Листовки троцкистов читают охотно, знают, кто их распространяет, но не выдают, стараются скрыть, и в то же время заявляют, что в листовках много правильного, но идти за троцкистами по-годим».36Свою ссылку оппозиционеры считали временной и активно искали пути возвращения: «Подчиняясь насилию, мы покидаем места своей партийной и советской работы для бессмысленной и бесцельной ссылки. Мы ни на минуту не сомневаемся при этом,
что каждый из нас не только еще понадобится партии, но и займет место в ее рядах в часы предстоящих великих боев»37
, - говорилось в письме к конгрессу Коминтерна, которое лидеры оппозиции сумели согласовать несмотря на то, что их разделяли тысячи километров Туркестана, Сибири и европейского Севера.