Возлюби ближнего своего

— Ладно, вот мы уже и приехали. Давай, веди, показывай, где тут у них Евангелия дают. И не дожидаясь подсказок, размеренным, по-крестьянски степенным, шагом стал спускаться передо мною в метро.

Возлюби ближнего своего

— Когда мне исполнился 21 год, я был на войне… Это не шутка. Сейчас в сто раз лучше, понимаешь?

— Да. — Керн повернулся. — И лучше жить так, как мы живём, чем вообще не жить, я знаю.

Эрих Мария Ремарк «Возлюби ближнего своего».

Не знаю, читает ли сегодня кто-нибудь Ремарка? Не удивлюсь, если о нём уже забыли, молодёжь не очень-то любит читать. Раньше я ещё как-то интересовался у своих студентов, известно ли им это имя, теперь уже не спрашиваю. Хотя, что упрекать мальчишек. Недавно в Москве познакомился и разговорился с одним немецким дипломатом, классически образован, умница, полиглот — свободно говорит на семи языках, удивительно, но и он ничего не слышал, как пишут, «об одном из самых известных немецких писателей XX века».

Когда-то, очень давно, Ремарк мне многое объяснил. Как раз началась война в Афганистане, и кто-то из моих товарищей успел на ней побывать. Возвращаясь, они становились какими-то другими, и я не понимал, что с ними происходит, пока кто-то не подсунул мне его книжку «На западном фронте без перемен». Потом искал и другие его романы.

Помню, читал «Возлюби ближнего своего». Предвоенная Европа, сытая и равнодушная. И на фоне этого сытого равнодушия трагедия людей, вышвырнутых из Германии, уже знающих, что такое концлагерь, лишённых родины и даже паспортов.

Читал, как гнали этих несчастных из одной страны в другую, как, словно на зверей, устраивали на них облавы и сажали в кутузку.

Я удивлялся, что талантливые люди, способные в жизни на многое, за радость почитали, если их не обманывали, и после тяжёлой физической работы расплачивались куском хлеба. Было понятно, что автор на собственном опыте испытал то, о чём пишет. Читал и думал: «Как хорошо, что у меня есть моя родина, паспорт, мне нет нужды куда-то бежать, где-то скрываться. Что вокруг живут нормальные люди, и у них растут хорошие дети».

Впервые за еду я работал в армии. Прошло уже месяца два после призыва, и мы, недавние маменькины сынки, пребывали в постоянно желании что-нибудь съесть. Ещё и кормили отвратительно — из всего того, что нам полагалось, съедобен был только хлеб. Есть хотелось и днём, и ночью. Нас так и называли: «желудки». Помню, будучи в наряде по столовой, после приёма пищи сметал со столов, и там, где были места стариков, солдат, прослуживших на два призыва больше нашего, нашёл шкурку от солёного сала. Увидел, и так мне её съесть захотелось, даже зубы от желания свело. И сразу мысль: «Какой-то пижон ел сало, отгрыз шкурку и выбросил, а ты, как собака на помойке, нашёл и хочешь её сожрать. Не забывай: ты человек, а это звучит гордо, не опускайся на дно с высоты человеческого достоинства». Подумал так, по сторонам огляделся, никто не наблюдает? Вздохнул и, презирая себя, съел эту кожицу. Вкус её помню до сих пор.

Правда, с того времени не осуждаю бомжей, копающихся в помойках в поисках съедобного, потому что сам побывал в их шкуре.

Сержант из наших, белорусов, подходит и предлагает:

— Поработать не хочешь? Нужно в столовой, в военном городке картошку в подвалы спустить. После работы обещали цивильно покормить.

И вот мы, четверо «желудков», по неудобным трапам часа за два перетаскали на своём горбу в подвалы всю эту картошку. Потом нам позволили принять душ, мы переоделись в чистую одежду и сели за стол. Помню ту жареную колбасу с яичницей, сметану, булочку с чаем. Помню, как ем яичницу, а перед глазами герои Ремарка, люди без паспорта и без родины. Нет, что ни говори, для усвоения преподанных знаний мало о чём-то просто прочитать, это что-то полезно ещё и на собственном опыте испытать, запоминается хорошо, можно сказать, на всю оставшуюся жизнь.

Кто тогда из нас думал, что придёт час, и от нашей большой страны, объединяющей в себе пятнадцать дружных республик, ничего не останется? Кто представлял, что появятся беженцы, люди без паспортов, нелегалы, готовые за тот же кусок хлеба работать на хозяина, и быть ему безмерно благодарным, что вообще что-то дал, не обманул, не прогнал.

В нашей местности начали останавливаться предприятия, людей в массовом порядке не то что бы увольняли… нет, им перестали платить зарплату. Работать работали, а денег не получали. Даже анекдот такой появился.

Один директор завода другому:

— Я им месяц за работу не плачу, они ходят, два не плачу — всё равно идут. Не знаю уже, что с ними и делать.

Другой советует:

— А ты сам попробуй с них деньги стрясти. Хочешь работать? Плати!

В своё время мне повезло устроиться рабочим на железную дорогу. Работа была тяжёлой, но платили неплохо и зарплату никогда не задерживали. В это время к нам на горку пришёл на должность дежурного врач из нашей же железнодорожной поликлиники. Высокий, сутулый и худой, в очках с большим числом диоптрий.