Возлюби ближнего своего

Если бы ей было что продать, она бы непременно продала, но продавать уже было нечего. Состоятельные родственники ещё раньше отвернулись от неё, и Маша осталась одна со своей бедой. И вот в этих условиях я увидел в ней уже совсем другого человека. Понимая, что помочь ей смогут только простые люди, она и пошла по людям. Совершенно незнакомые ей женщины ходили по квартирам, дети собирали деньги по классам, проводились сборы и среди верующих.

Мария выпросила у районного главы подтверждение, что она действительно нуждается в помощи, и стала ходить оббивать пороги хозяев и директоров предприятий, фирм и фирмочек.

Кто-то помогал, кто-то прогонял, кто-то откровенно издевался. «Я научилась унижаться, батюшка, научилась становиться на колени, целовать руки, всему научилась, наверно можно было бы книжку про мои «хождения по мукам» написать. А главное, научилась молиться. Даже скорее не молиться, а кричать Богу». Молилась и вся наша община, на каждой литургии, на каждом молебне. Около 80-ти человек ежедневно просили о мальчике на чтении Псалтири.

Удивительно, но помогали Маше даже из-за границы. Она сама рассказывала, что однажды ночью её разбудил звонок из Италии. Как уж там узнали о Ванечкиной беде, не знаю, но деньги приходили и оттуда.

Наконец, неимоверным напряжением сил, ей удалось собрать нужную сумму денег. Тогда стали искать донора, но никак не получалось его найти. И снова молитва, бессонные ночи. Встречая Марию, я всякий раз видел, что она всё больше и больше теряет с лица, заострились скулы и локти. Внешне она казалась спокойной, только глаза не переставали гореть лихорадочным огоньком, выдавая её постоянное внутреннее напряжение. Наверно вот такие глаза бывают у солдат, которые неделями выходят из окружения. Теряют товарищей, и без припасов, еды, медикаментов, только на одной отчаянной надежде идут навстречу цели.

Наконец в Израиле нашлась кровь, отличающаяся от крови мальчика только несколькими процентами показателей.

Назначили время операции, и я пришёл домой к Маше причастить Ванечку. Может от усталости, может от того, что мальчик уже стал терять надежду на выздоровление, не знаю. Только, мне показалось, что он скорее подыгрывал мне, когда я говорил ему, что теперь-то он обязательно выздоровеет. Он часто кивал мне головкой, а сам прятал глаза, отводя их в сторону от моего взгляда.

Когда я уходил от них, и Маша провожала меня, то и в её глазах читалась усталость, но в отличие от Ванечки, в них были ещё и надежда, и одновременно страх. «Он будет жить? У нас получится, батюшка, как ты думаешь? Я сделала всё, что могла, выполнила все условия, больше я ничего не могу». Она смотрела на меня снизу вверх, и я никогда не забуду этих глаз. Как мне хотелось утешить её, обнять, прижать к себе её головку, но нельзя, нельзя нам отдаваться чувствам, нельзя переходить границ. Я только легонько сжал в своей руке её руку, а она и другой рукой ухватилась за неё, и я почувствовал тепло её маленькой ладошки. Свободной рукой я погладил её по лицу и сказал: «Держись, девочка, держись, мать, теперь всё в Его руках, нам остаётся только надежда».

Наверно через неделю как Маша с сыном уехали в Москву, я включил телевизор и увидел в новостной программе сюжет о посещении тогдашним Президентом Путиным гематологического центра. Президент разговаривал с детьми, которые лечились там, и я к своему удивлению, и огромной радости, увидел рядом с Президентом Ванечку! Вот она, сила молитвы, мы вымолили то, что сам глава государства сказал, что берёт под контроль лечение вот этих самых ребятишек. Как я ликовал, ведь это же знак, ну теперь-то всё будет в порядке, обязательно будет. Мальчик встанет, а Машины глазки снова расцветут радостью.

Но Ванечка умер. Сначала ничего не предвещало беды, операция прошла успешно, стал формироваться новый костный мозг, но вмешалась инфекция, какая-то самая маленькая, привычная. Как уж она проникла за стекло к мальчику, полностью лишённому иммунитета? Не знаю. Но изможденный болезнью детский организм ничего не смог поделать и угас.

Мне было страшно встречаться с Машиными глазами, но она сама первой подошла ко мне договариваться об отпевании. Её действия, движения вновь были привычно мобилизованы. Но в глазах ничего не было от прежнего лихорадочного блеска, только покой. Она приняла всё так, как есть, она ни разу не упрекнула меня в том, что, мол, где же твой Бог, батюшка, ведь я так на Него надеялась? В те дни мы несколько раз пересекались с ней, и до и после отпевания. Всякий раз, подходя ко мне, она, как бы невзначай, брала мою руку и сжимала её в своих руках. Постояв так немного, поворачивалась и снова уходила в дела.

Помню, как привели ко мне тогда нескольких малышей, Дашку и таких же, кто знал Ванечку, но никак не мог понять, что же с ним произошло. И я рассказывал им об ангелах, что парят высоко-высоко в небе, но когда появляется необходимость, они спускаются на нашу землю и помогают вот таким вот маленьким деткам, как они. Вот среди этих ангелов теперь и Ванечка.