Возлюби ближнего своего

Стал я справки наводить. Но оказалось, что конеферму в округе давно ликвидировали, а лошадок свезли на мясокомбинат. Так я ничем и не помог батюшке. Зато заронил он мне своими словами про этот хобот в душе какое-то беспокойство. Знаете, бывает так, встретишь человека, лицо знакомое, а где ты его видел? Не помнишь, хоть убей, и вот мучаешься, вспоминаешь-вспоминаешь. Или фразу тоже услышишь, и вот откуда она, может, из фильма какого, а может это в автобусе кто при тебе сказал, ты уже про неё забыл, а здесь напомнят, и мучайся. Вот было что-то такое в моей жизни, где уже фигурировал этот самый слоновий хобот. Но где и когда?

В памяти почему-то стали всплывать детские воспоминания. Мой приятель Серёжа Коваль. Мы учились с ним в одном классе, не сказать, чтобы мы очень были дружны, так, друг у дружки задачки по математике передирали, и, почему-то периодически дрались. Но дрались так, беззлобно. Подерёмся — помиримся. Но однажды, перед самым отъездом их семьи в ГДР, а мы были дети военных, я побил Серёжку и побил очень сильно, а вот прощения попросить не успел. Утром прихожу в школу, а Серёжи уже и нет.

Прошло, наверное, месяца три после их отъезда и мне прислали письмо из Германии, а в нём открытка с индейцем, «на память», и всё, ни одного больше слова. Не знаю, как сейчас, но тогда для нас, пацанов, такая открытка была настоящим сокровищем. Я смастерил для неё аккуратную обложку из промокашки и года три носил индейца в дневнике.

Потом меня захватил вихрь воспоминаний, который затормозился в самом конце 70-х, это время, когда я стал студентом сельхозинститута. Попал я туда совершенно случайно. Хотел быть подводником, а папа меня на медкомиссии зарубил. Я тогда решил не расслабляться и годик где-нибудь поучиться, побыть в молодёжной среде. И поступил в сельхоз с мыслью, что через год вновь попробую туда же, в военно-морское. К моему удивлению, прикладная биология меня так захватила, что через год я не стал забирать документы и остался учиться дальше, о чём, в общем-то, никогда потом не жалел.

Так вот, во время моей учёбы, где-то курсе на втором, в нашем зоопарке пал слон. Не каждый день в зоопарках помирают слоны, и далеко не каждая кафедра анатомии может похвастать целым скелетом этого гигантского животного. Поэтому наше тогдашнее институтское руководство договорилось с дирекцией зоопарка и тушу слона перевезли к нам в старый корпус.

Для того, чтобы очистить кости, их предварительно нужно было вываривать. И вот стали варить «слонятину» в подвале учебного корпуса. Поскольку слон, понятное дело, не овечка, и даже не корова, то варить его пришлось где-то недели две. Заходишь в институт и ныряешь в запах перманентно кипящего холодца, или, как это у армян, хаша. Запахи проникли во все уголки учебных аудиторий, и даже при желании, подходя к самому корпусу, можно было принюхавшись, насладиться виртуальной похлёбкой. Хоть кусок хлеба с собой носи. Ладно, я и другие городские студенты, мы питались дома и не знали что такое чай «белая роза», а вот иногородним ребятам тяжело было переносить этот дурманящий запах сытости.

В те самые дни стал между студентами, распространятся слушок, что предприимчивые работники буфета потихоньку добавляют «слонятину» в шницели и котлеты. Поэтому мы, прежде чем начать есть, долго принюхивались к тому, что ели, и ели только в том случае, когда мясные изделия пахли привычным запахом хлеба. Зато шуток по этому поводу было, хоть отбавляй. Больше всего народ интересовало, а какая часть туши слона самая вкусная и нежная. Тогда кто-то сказал, и так веско, словно он только и делал, что питался слонами, что самая вкусная часть слоновьей туши, это, разумеется, хобот.

Учился с нами на курсе один студент, от всех от нас он отличался феноменальными способностями. Сегодня его бы называли ходячим компьютером, а тогда никто и не знал такого слова. Звали его Вова Перхуша. Он имел необыкновенную память, и помнил всё, о чём рассказывали на занятиях, без всякого напряжения считал в уме большие цифры и сходу выдавал ответы на любые задачи по физике и химии. Но по жизни наш сокурсник был, как это иногда говорят, странный. Он не мог шутить, а если и пытался, то выходила какая-нибудь глупость. Походка его напоминала скорее движения робота, а не человека, и одежду он носил несуразную. На лекциях по физике и математике Володя откровенно спал. На лекциях по другим предметам он ничего не писал, но в течение отведённого времени обычно ковырялся в носу или в ушах, а всё добытое, складывал здесь же, на столе перед собой. Поскольку в амфитеатре Володя сидел прямо подомной, то я и был невольным свидетелем всех этих его чудачеств. Но самая главная, на общий взгляд, Володина странность заключалась в том, что он не знал чувства насыщения. Кушал, методично уничтожая содержимое тарелки, и съедал всё, что было на ней. Ребята на спор ставили перед ним ещё тарелку с едой, он и с ней расправлялся, потом — с третьей. И всё так же молча и методично, не ускоряя и не замедляя темпа.