Возлюби ближнего!

— Во-первых, уважаемый Леонид Семенович, все деньги по статье «оказание помощи» уже давно израсходованы, и по этой причине мы не смогли организовать для вас подарочную посылку. А вашу ироническую благодарность за посланные вам фрукты и торт передайте Елене Максимовне Будашевской.

— Так как же это получается? — ошарашенный словами казначея, ломал голову Гландырин. — Выходит, она сама, по своей воле, в больницу ко мне ходила и деньги собственные на передачи тратила? С чего бы это?

Встретив Будашевскую и ответив на ее вопрос «как здоровье?» обычным «ничего, не околел покуда», Гландырин тут же спохватился, неуклюже поклонился и уже без всякого раздражения удивленно сказал:

— Благодарю вас, Елена Максимовна, за фрукты и торт, а также за оказанное мне внимание. Только не могу скрыть, уважаемая, своего глубочайшего удивления в связи с вышеуказанными поступками. Скажите честно, из каких соображений вы все это делали?

— Да… так… просто, — смутилась Елена Максимовна. — Человек вы одинокий, лежите в больнице. Родни никакой нет… Вот я и навещала. Что же тут особенного?..

— Так вы же не страхуполномоченный? Те действительно больных иногда навещают, не по своей, понятно, воле, а в порядке профсоюзной дисциплины… А вам-то зачем было затрудняться? В месткоме не состоите, своих забот, что ли, мало?

Заметив недоуменное выражение лица собеседницы, Леонид Семенович постарался сгладить улыбкой колющую жесткость своих слов, но улыбка у него никак не получалась. И без того широкий тонкогубый рот растянулся еще больше, обнажив неровный ряд мелких зубов и непомерно мясистые светло-розовые десны. Будашевской поначалу даже показалось, что Гландырин просто шутит и хочет разыграть ее, притворяясь этаким стопроцентным болваном, но от этой мысли она сразу же отказалась, вспомнив, что он и прежде, когда изредка приходилось разговаривать с ним, удивлял ее какой-то суровой надменностью, и лицо его при этом, точь-в-точь как и сейчас, напоминало увеличенную в несколько раз фигу.

Желая завершить неприятный разговор, Елена Максимовна спросила:

— Значит, по-вашему, Леонид Семенович, навестить в больнице сослуживца — это чужая забота? Не своя?

— Ну уж вы мне, уважаемая, мораль не читайте, — насупившись, замахал руками Гландырин. — Я воробей стреляный и на подобные вопросы предпочитаю не отвечать.

— Ваше дело, — сдержанно произнесла Будашевская. — Я просто так… в полемическом задоре… Извините…

— К чему же извиняться? — вспомнив про апельсины и торт, смягчился Леонид Семенович. — Это уж вы меня извините… Видно, после операции нервы сдавать стали…

Елена Максимовна засмеялась:

— По-моему, тут дело совсем не в нервах…

— А в чем же, по-вашему?

— Да не только по-моему… Все от завистливости вашей происходит, Леонид Семенович.

— Независтливых людей, — хмуро изрек Гландырин, — не бывает. Завидуют все. И малые и старые. Одни больше, другие меньше.

— Значит, и я вам завидую? — спросила Елена Максимовна.

Гландырин потер тыльной стороной левой руки свой плохо выбритый подбородок, что являлось признаком растерянности, и минуты две молчал. Ну что тут ответить? Скажешь, что она завидует, — спросит: «А с какой же стати мне вам завидовать?» И верно. Должность у нее повыше, муж работает, непьющий, специальность дай бог каждому — мастер по ремонту вычислительных машин, специалист высокой категории, дочка в институте учится и стихи сочиняет, а за это, говорят, тоже немалая деньга идет…

Но согласиться, что есть среди сослуживцев хотя бы один человек, устроенный по иному образцу, чем он сам, Леонид Семенович никак не мог. А может быть, все-таки есть такие «святые»? Возможно, не много их на земле, но все-таки водятся они, живут, никому и ничему не завидуя, а, наоборот, радуются чужому благополучию и даже без малейшей корысти, а то и себе в убыток готовы помогать совершенно постороннему человеку находить свое счастье.

Тут Гландырин заметил, что Елена Максимовна с тревогой смотрит на него, видимо ожидая продолжения начатого разговора.

— А что касается вас, — сказал наконец Гландырин, еще продолжая обдумывать ответ на заданный ему вопрос, — то, с одной стороны, понятно, вам мне завидовать вроде как и нет причины, но с другой стороны…

Елена Максимовна безнадежно махнула рукой.

— Ну и живите со своей точкой зрения, — сказала со вздохом Елена Максимовна и без всякой обиды, а скорее из чувства жалости протянула Гландырину руку. — Считайте, что никакого разговора у нас не было.

Когда на другой день Леонид Семенович, придя на работу, не торопясь натягивал поверх пиджачных рукавов выданные по колдоговору чехлы из черного сатина, в комнату, как всегда шумно, вбежал сборщик профсоюзных взносов Далилов.

— Товарищи! Сегодня после работы просьба остаться ровно на тридцать минут. Наш шеф собирается выступить с очень важным сообщением!

— Это о чем же сообщение? — продолжая замедленную процедуру очехления рукавов, спросил Гландырин.

— О чем будет докладывать шеф, — торопливо ответил Далилов, — мне неведомо. Знаю, что об очень важном… До скорой встречи в конференц-зале… С почтением любящий вас… Далилов Кы Эс…