Утром следующего дня Гландырин поймал себя на том, что почти весь обеденный перерыв ежесекундно поглядывал, не идет ли Перелешин, и напряженно прислушивался, чтобы в шумном зале учрежденческого буфета услышать его голос.
Однако Перелешин так и не появлялся.
— Нет так нет, — успокаивал себя Леонид Семенович. — По крайней мере отдохну от его хвастливых рассказов.
Это, однако, не мешало тому же Гландырину снова под разными предлогами покидать свое насиженное место в отделе, бродить по коридору, втайне надеясь на встречу с Перелешиным.
Так прошла целая неделя.
«Куда же он все-таки пропал? — терзался Гландырин. — Заболеть он не мог — такие не болеют, они не то что я, в прошлом году от простого насморка в постели целых три недели провалялся».
Гландырин даже не заметил, как очутился в плановом отделе.
— Тут у вас некий Перелешин работает, — обратился он к заведующему, — так вот не видно его что-то. Уж не заболел ли? Очень, знаете, беспокоюсь.
— А он в командировке, — ответил перелешинский начальник.
Коря себя за слабоволие, Гландырин вроде как успокоился, так ему самому по крайней мере казалось, а на поверку он еще с бо́льшим нетерпением ожидал возвращения Перелешина.
— Прямо сам себя понять не могу! — ворчал Гландырин. — И знаю-то я его недавно, и разговаривали мы с ним всего полчаса… Не расскажи он о своей жене, я бы, может, и не вспомнил о нем ни разу… Эх, мне бы такую жену!
Гландырин понимал, что всему первопричиной его неуемная завистливость. Такое случалось с ним, и частенько. Тут не имели значения продолжительность знакомства, метраж разговора, все это походило на любовь с первого взгляда. Как глоток влаги после соленой пищи вызывает дикую жажду, так одного рассказа Перелешина о своей жене было достаточно, чтобы Гландырин воспылал завистью к счастливчику.
К концу недели Перелешин появился. Это случилось в предвыходной день. «Счастливчик» вошел в комнату, где работал Гландырин, вошел немного похудевший, но такой же, как всегда, веселый и жизнерадостный.
Прежде чем поздороваться со своим старшим коллегой, он шутливо погрозил ему пальцем и приглушенно сказал:
— Знаю, знаю… скучали без меня… Тронут… Люблю, когда по мне скучают… Приятно, если не сказать больше.
— Что было, то было, — признался Гландырин, довольный, что видит Перелешина, и в то же время раздираемый противоречивым чувством возрастающей неприязни.
— Значит, зря кое-кто из работников нашего учреждения утверждает, что вы человек нелюдимый. — Перелешин, немного подумав, счел нужным пояснить: — По-научному — это некоммуникабельностью называется. Контакта у вас с людьми не получается.
Гландырин развел руками и в поисках подходящего ответа долго перебирал вытащенную из кармана внушительную связку ключей, от гигантского дверного до малюсенького ключика, которым он запирал секретный ящичек в буфете, где хранил внушительную пачку собранных чуть ли не за всю жизнь медицинских анализов.
Так и не найдя ответа, Леонид Семенович стал поспешно складывать разбросанные по столу бумаги. Приближался уже давно полюбившийся служилому люду час обеденного перерыва.
— В столовую, что ли, пойдем? — спросил Гландырин.
Перелешин оживился, схватил Гландырина под руку и, выходя из комнаты, показал на воткнутый в пиджачную петлицу медальон, на котором была изображена уменьшенная до размера пуговицы фотография женщины с пышными волосами.
— Самый настоящий талисман, — сказал Перелешин, — полюбуйтесь! — И он, осторожно вытащив медальон, протянул его Гландырину. — Не расстаюсь с ним никогда… Да вы сюда, к свету ближе подойдите… И посмотрите внимательно…
— Да на таком малюсеньком снимке разве что увидишь? — возвращая медальон, ворчливо процедил Гландырин.
Перелешин воткнул изображение супруги на прежнее место.
— Снимок действительно микроскопический, — согласился он. — Но можете мне поверить, второй такой красавицы вы даже среди стюардесс Аэрофлота не отыщете!.. Если б вы знали, какие у нее глаза! Блондинка с синими глазами! А ресницы густые, веером, точь-в-точь как у Плисецкой в балете «Кармен». А носик — так он вроде как и совсем не большой, но в то же время не очень и маленький. Такие носы на портретах у Микеланджело часто встречаются… Словно из мрамора выточенный… Ровный-ровный! И если в профиль смотреть, то едва заметная горбинка на переносице. А губы даже на этом медальоне разглядеть можно… особенно верхняя губа… Я дразнящую припухлость имею в виду. Скажу откровенно — хоть мужу и не полагается чересчур хвалить свою жену, но, будучи человеком объективным, я против истины идти не могу. Да на моем месте, Леонид Семенович, вы бы точно так же, как я, рассуждали!
«Действительно, — думал Леонид Семенович, — с чего это он стал бы ее перехваливать? Значит, и верно красавица».
И это вызвало у Гландырина новый, небывалый до сих пор прилив зависти.