— А меня ведь чуть не засмеяли, когда узнали, что я задумал внедрять на своем заводе психологию. Честное слово! Ты, говорят, Ведерко, не с того конца электрод припаять хочешь.
— Бывает, — не подобрав ничего более определенного, заметил я.
Но и этого оказалось вполне достаточно, чтобы директор, почувствовав во мне союзника, произнес со вздохом:
— Ведь некоторые — даже в высоких сферах — передовыми руководителями слывут. А на поверку взять — так ничего в них передового нет. Самые что ни на есть густопсовые рутинеры. Старина-матушка! Они ведь как думают? Новые станки есть? Есть! Машина кибернетическая имеется? Имеется. А уж до прочих современных тонкостей им как медведю до телевизора! Настоящие, смелые идеи их ни чуточки не интересуют. Только я, — поспешил заверить директор, — таких убеждений придерживаться не намерен. Вот в Японии, говорят, там даже гипноз в промышленность внедряют. Человек, скажем, после семейного скандала или именин чуть не дремлет во время работы, а как на него гипнотическую струю пустят, он сразу другой человек — и сила, и энергия, и сообразительность. Нам, понятно, этот гипноз ни к чему, но тем не менее, скажу вам откровенно, встречаются еще довольно часто отдельные моменты, когда этот самый гипноз и на нашем заводе применить бы неплохо…
Я попробовал что-то возразить, но директор даже не заметил моей попытки.
Было совершенно ясно, что передо мной один из тех руководителей, кто начисто лишен способности слушать, считая, что этой существенной функцией должны обладать другие, а монопольным правом высказывать свои мысли может пользоваться только он один.
— А насчет психологии я даже на заводском семинаре у нас три лекции прочел, — не без гордости, но с явным оттенком грусти сообщил директор. — Пришлось даже кое-какую специальную литературу полистать. Но главную идею, в общем-то, уловил, хотя всякие тонкости и научные детали пришлось пропустить ввиду сильной перегрузки. Я даже на практике кое-что внедрить пробовал… В сборочном цехе — в виде опыта — балетную музыку приказал транслировать, а в механическом горшки с цветами в курилке поставил. Для аромата. И по линии нецензурных выражений — среди мастеров — борьбу объявил. Специальный учет организовал. Кто сколько раз за смену выругался. А в конце квартала по местному радио итоги подбиваем. Если у тебя, допустим, по сравнению с прошлым цифра на убыль пошла — получай премию: скульптуру какую-нибудь или пепельницу в художественном оформлении. А одному даже тюлевую занавеску купили — за целый квартал ни одного нецензурного выражения… Правда, потом пришлось занавеску отобрать. Он, оказывается, дьявол, все три месяца жестами был вынужден разговаривать, поскольку после бани холодного пива хлебнул и потерял голос.
Так что психологию вашу мы и сами потихонечку внедряем, только все это кустарщина, несолидно получается. А нынче везде высокий уровень необходим, чтобы все честь по чести, как полагается… По-научному… Мне тут один коллега из Вологды рассказывал, что благодаря психологу у них завод полтора плана давать начал…
Директор хотел еще что-то сказать, но все пять телефонных аппаратов вдруг заголосили, и комната наполнилась таким громким тревожным звоном, что я быстро поднялся с кресла и, пообещав завтра прийти с документами, выбежал из кабинета.
В «предбаннике» снова сидели люди и ждали вызова. Из самой же «бани» раздавался высокий голос. Снимая то одну, то другую трубку, директор кричал, сбиваясь на фальцет:
— Я тебе покажу «простой»!
— Что значит выходной? А план? План кто давать будет?
— Какая там еще рационализация? Вкалывайте, как прежде, и чтобы никаких фокусов! Тоже мне — психологию развели, черт бы вас побрал!
На другой день я снова очутился в районе завода. На воротах по-прежнему висело знакомое мне объявление. Только там, где было написано: «Требуется психолог», слово «психолог» было не очень жирно зачеркнуто, а над ним крупными буквами написано: «директор».
«Чистая работа!» — подумал я, жалея, что вчера, когда я поспешно вносил эту поправку, в моем кармане не оказалось толстого цветного карандаша и пришлось обойтись шариковой ручкой.
ТОНКИЙ ПОДХОД
О том, что бабушка вот-вот уйдет на пенсию, говорить начали давным-давно, причем больше всех говорила она сама.
— Эх, скорей бы на пенсию! — вздыхала иногда расстроенная какими-нибудь служебными неприятностями Анна Игнатьевна.
Обычно в ответ на это раздавались иронические смешки.
Подвижную, энергичную, с веселым, без единой морщинки лицом бабушку даже внук Лешка звал не иначе как по имени и отчеству.
Бывали случаи, когда Зоя, размечтавшись, говорила матери:
— Уйдешь ты на пенсию, а я сразу же на вечерние курсы поступлю… А то ведь не только учиться, даже газету прочесть времени не хватает!
— И по музеям мы с тобой походим до полного удовлетворения! — дополнял Борис. — Бабушка, значит, дома с детьми, а мы в воскресенье как рванем с утра в Эрмитаж, так уж до ночи не вернемся! Глядишь, и пообедаем где-нибудь, и в театр на премьеру!