Возлюби ближнего!

Приблизительно в это же время Мартын Васильевич обнаружил, что с его кибернетическим соратником происходит что-то непонятное.

Каждый раз, когда приходилось иметь дело с очень уж дутыми цифрами или формулировать сверхфантастические обязательства, умная машина вдруг начинала нервно повизгивать, хрипеть, трусливо дрожать, а протяжный рев ее мотора напоминал безутешное рыдание человека.

Но самое страшное произошло в тот день, когда после обследования было признано необходимым ликвидировать главную контору «Горстенполовицасбыт» ввиду полной ее ненадобности.

Что касается самого Полунина, то он был освобожден от руководящей работы как очковтиратель-рецидивист, и дело о нем было передано следственным органам.

— Ну что ж, — привычно успокаивал себя Мартын Васильевич, — постараемся сдюжить. Для начала напишу объяснительную записку, сошлюсь на объективные причины, признаю правильность решения о ликвидации конторы, дам соответствующее обещание, а там, глядишь, все пойдет по-прежнему: пожурят, постращают — и дадут новое назначение.

С этими мыслями Мартын Васильевич включил машину, нажал клавиш № 2867/92834, и тотчас же раздался знакомый голос робота:

— Готово!

Через минуту Полунин держал в руках еще не успевшую остыть объяснительную записку и с изумлением читал: «Признаю, что я очковтиратель, мошенник, карьерист, бюрократ, фальсификатор (ненужное зачеркнуть)».

— Что-то он не то сочиняет, — сказал самому себе Мартын Васильевич. — Видно, требует смазки.

Полунин передвинул рычаг маслопровода, но вместо обычного шелкового шуршания, которым робот всегда отвечал на смазку, он заскрежетал всеми тремя тысячами зубцов и сердито выплеснул масло в лицо своего патрона.

Полунин полез за платком, но достать его не успел, потому что вслед за скрежетом и хрипом робот надрывно засвистел, затрясся, и Полунин увидел, как из всех ячеек электронного мозга, там, где хранились матрицы с надписями «обязательство», «рапорт», «обещание», «объяснение» и «уточнение», показалось пламя.

Однако прежде чем окончательно сгореть, робот двинулся с места и, громыхая, как Каменный гость, пошел по направлению к стулу, где сидел посиневший от страха Полунин.

— Ну да, — шептал Мартын Васильевич, — ему мало, что я погорел, он хочет, чтобы я еще и сгорел!

Робот неумолимо продолжал надвигаться на Полунина.

— Караул! — крикнул Полунин сдавленным голосом. — Ка-ра-у-ул! — И ринулся прочь от пылающего робота.

Словно разгадав маневр своего покровителя, электронный очковтиратель сделал крутой рывок и, с визгом преследуя Полунина, вдруг остановился, издал пронзительный звон, трижды прокричав во всю мощь своей сверхсильной мембраны: «Конец! Конец! Конец!»

…Утром, войдя в комнату, уборщица тетя Лиза увидела на полу обгоревшие остатки робота, а рядом с ними забывшегося в тревожном сне Полунина.

Мартын Васильевич стонал, вздыхал, плакал во сне, а когда его разбудили, бессвязно твердил одно и то же слово: «Конец, конец, конец!»

РАССКАЗЫ МАЛЕНЬКИЕ И БОЛЬШИЕ

СПЕЦИФИЧНИКИ

Началось все это с того самого дня, когда в пятом по счету журнале появилась пятая по счету похвальная статья о романе Габаритова «Своя семья».

Именно в этот очень приятный для молодого писателя день раздался телефонный звонок.

Взяв трубку, он услышал нежный голос:

— Семен Леонидович? Здравствуйте. Очень рад, что застал вас дома. Говорит главный режиссер малодраматического театра Дарьялов… Дело в том, что я, то есть мы, одним словом, театр, учитывая большой и, как говорит пресса, заслуженный успех вашего романа, решили сделать из него пьесу.

— Простите, — робко возразил Габаритов, — но, к сожалению, пьес я писать не умею.

— А вы не беспокойтесь, — ответил Дарьялов, — мы все учли и прикрепили к вашему роману опытного передельщика Корнелия Тигрова. Тигров все сделает как надо. Он великолепно знает специфику театра и законы драматургии.

— Странно, — удивился писатель, — если ваш Тигров такой опытный, то писал бы свою собственную пьесу. Зачем же ему с чужими романами возиться?

В трубке раздался заразительно веселый смех главрежа:

— Простите, Семен Леонидович, но вы очень наивный человек! Уж кто-кто, а вы-то должны знать, что сочинить собственную пьесу может человек, имеющий собственные наблюдения, мысли, талант, наконец! А у Тигрова ничего подобного и в помине нет. Зато специфику театра он, шельма, насквозь изучил!

Видимо опасаясь, что писатель еще не все понял, Дарьялов счел своим долгом пояснить:

— Есть, знаете ли, в искусстве такие люди, вроде кустарей, что шьют из материала заказчика. Им важно, чтобы был роман, а у романа хорошая пресса. Да вы не беспокойтесь, всю ответственность я, то есть мы, одним словом, театр, берем на себя!

Через два часа после телефонного разговора в квартиру писателя вкатился коротконогий модно одетый человечек, на пухлых щеках которого сквозь неровные слои пудры пробивались причудливые узоры склеротического происхождения.