Возлюби ближнего!

— Ну и что ж? Тем лучше. Все, кто закончит эти курсы, пойдут на повышение и будут посланы в другие города. А что касается хорошей характеристики, так мы на бумаге из этого Тихарькова такого работягу сделаем, что его не только на курсы, а даже в любое высшее заведение прямо на пятый курс без экзаменов примут!

Директору треста настолько понравился план избавления от нерадивого Тихарькова, что он вышел из-за стола и крепко пожал руку заведующему отделом кадров:

— Молодец, Савельев! Гениально. Вот только согласится ли он пойти на учебу?

— А почему бы ему не согласиться? — сказал Савельев. — Посудите сами: жить он будет в дачной местности, на всем готовом, зарплата сохраняется, а в перспективе — перемена климата и повышение в должности! Да от такой благодати и я бы не отказался.

2

По окончании курсов повышения квалификации Лука Петрович Тихарьков, как и полагается, явился в главк.

— Ну вот, — величаво произнес начальник главка, просматривая личное дело Тихарькова, — теперь, когда вы прослушали цикл лекций, мы пошлем вас на руководящую работу в хороший райончик… Как вы на это смотрите, товарищ Тихарьков? А?

Лука Петрович низко поклонился:

— Спасибо за доверие. Но я очень прошу вас, решая мою судьбу, учесть одно обстоятельство…

— О каком это обстоятельстве вы говорите? — строго спросил начальник. — У нас, товарищ Тихарьков, для всех курсантов правило такое: кончил учебу — поезжай на периферию.

— А я в принципе против периферии и не возражаю, — широко улыбаясь, почти шепотом произнес Тихарьков. — Только прежде чем решить мою судьбу, очень прошу ознакомиться с некоторыми медицинскими справочками… Мне вот три года назад операцию делали… Гланды удаляли. И нервы у меня пошаливать стали, а к тому же изжога после сладкого. Не гожусь я для периферии. Никак не гожусь!

— Очень плохо! — пожал плечами начальник. — Больше некуда послать. Да и болезни ваши не такие, чтобы…

В это время зазвонил телефон; начальник главка взял трубку.

— Да, знаю. Опять настаивает? Да… Понятно, тяжело… Еще бы! Хорошо. Учтем обязательно!

— Так вот, товарищ Тихарьков, — торжественно объявил начальник, — вам повезло… Картина меняется. Сейчас, знаете ли, мне от товарища Терещенко звонили… Насчет заместителя опять напоминает… Давно мы ему обещали дать заместителя, а подобрать достойного человека, сами понимаете, нелегко… Вот и пришла мне в голову такая идея: с товарищем Терещенко вы работали много лет, друг друга знаете великолепно, он вас ценит, вот и в характеристике пишет, что работник вы на редкость замечательный, дело знаете отлично и сможете справиться с любой ответственной работой. Ну а раз так — лучшего заместителя для товарища Терещенко, чем вы, нам не найти… Ну как, довольны?

Начальник главка набрал нужный номер и крикнул весело в трубку:

— Радуйтесь, Евгений Васильевич! Подобрали! Заместителя вам подобрали! Будете довольны. Кого? Тихарькова! Вашего Тихарькова! Радуйтесь!

НЕ ПРОБИЛ ЧАС

У Георгия Никифоровича появилось новое занятие. Сразу же после обеда он открывал ящик письменного стола, доставал папки с надписью «Личный архив» и неторопливо перечитывал накопившиеся за много лет копии справок, газетные вырезки, письма, вспоминал давно ушедшие дни, людей, с которыми встречался и работал. Это было увлекательнее любого телевизионного представления.

Однажды, открыв очередную папку с надписью «Год 1934-й», Георгий Никифорович обнаружил в ней слегка пожелтевшую телеграмму:

«Привет большому начальству точка не в бороде счастье точка помни комсомольский коллектив запятая не робей Гоша поздравляем восклицательный знак».

Георгий Никифорович закрыл на минуту глаза и сразу же вспомнил все. Эту телеграмму он получил от товарищей-комсомольцев в тот день, когда его, двадцатишестилетнего инженера, вызвали в райком партии и секретарь, худощавый, с добрыми глазами, немолодой, видимо очень усталый человек, объявил:

— Ну что ж, Шубин, выдвинуть вас решили. Для начала — помощником директора завода, а там посмотрим.

— Я же совсем еще молодой работник. На такое место опытного надо, солидного, — смущенно произнес Шубин.

— А это все будет, — тяжело вздохнув, сказал секретарь. — Придет время, и солидность появится… И опыт… И тяга ко сну после обеда… И лысина…

Секретарь провел ладонью по гладкой голове и, смеясь, сказал:

— Хороший возраст — двадцать шесть лет! Когда и выдвигать человека, как не в эти годы! Человек вы, Шубин, башковитый, дело любите, проектов всяких и замыслов в голове у вас небось не меньше миллиона. А об остальном горевать не стоит. Было бы побольше смелости.

Но вот смелости-то, чего греха таить, у Шубина тогда и не хватило. Струсил он. Особенно поначалу. Три раза в райком бегал — просил на старое место вернуть; с комсомольцами, с теми самыми, что поздравительную телеграмму послали, разругался вдрызг за то, что они его кандидатуру на выдвижение рекомендовали.