Возлюбивший войну

Обстановка в клубе накалялась. На танцы ворвалась группа воздушных жокеев из Н-ской авиагруппы, и во время завязавшейся драки мы получили возможность выслушать сентиментальное соло на контрабасе в исполнении мертвецки пьяного командира одной из наших эскадрилий, майора Уолтера М. Сайлджа, потерявшего в тот день четыре своих фланговых самолета. Затем какой-то болван заиграл на трубе прощальный салют павшим воинам, все встали и принялись плакать. Глаза Дэфни оставались сухими, но стали непроницаемыми, как лицо мусульманки, когда, желая укрыться от посторонних взглядов, она опускает чадру. Я не мог сказать, что чувствовала она в те минуты.

Вечер закончился. Снаружи в темноте шла свалка за места в автобусах, и внезапно, к моему изумлению, мы оказались вдвоем с Дэфни; держась за руки, мы бегали от автобуса к автобусу, разыскивая машину номер четыре, отправлявшуюся в Кембридж. Наконец мы нашли ее, Дэфни уселась, легко дотронулась до моего плеча в знак благодарности и уехала.

Спустя десять минут, раздеваясь и не испытывая никакого желания встречаться лицом к лицу с Мерроу, потому что в конце концов он, а не я оказался отброшенным в сторону, я пришел в себя.

Я не знал ее адреса. Не знал даже ее фамилии. Не знал, где она работала. Я знал одно: ее зовут Дэфни и живет она в Кембридже. Конечно, она с удовольствием повидается со мной.

Глава третья В ВОЗДУХЕ

11. 19-13.37

1

Наше звено совершило над аэродромом низкий большой круг и построилось клином, причем в его вершине оказался наш самолет, а сзади слева и справа машины Стеббинса «Красивее Дины» и «Невозвратимый VI» Шумана. Они взлетели позже и нагнали нас за счет более крутых разворотов по кругу. Во время набора высоты в мои обязанности входило следить по различным приборам за температурой и давлением и наблюдать за соседними самолетами, чтобы избежать столкновения; за оборотами двигателей и наддувом следил Мерроу. На набор высоты и на построение нам полагалось около часа. К тому времени, как мы сделали круг над аэродромом, «Красивее Дины» пристроилась к нам футов в пятидесяти позади слева и ниже, а «Невозвратимый VI» занял место с моей стороны, тоже футах в пятидесяти, но выше. Мы принялись за обычные дела, связанные с длительным подъемом по триста футов в минуту; начинался первый долгий отрезок нашего пути на северо-восток, над загадочными, покрытыми дымкой испарений болотистыми топями Кембриджшира с мягкими белыми полосами утреннего тумана и над низинами, засеянными пшеницей, колыхавшейся под западным ветерком, подобно маленьким золотистым морям. Я видел темные поля сахарной свеклы и клубники, широкие дамбы, воздвигнутые голландскими мелиораторами, горные гряды и отброшенные ими тени на равнинах, реки Уз и Кем, о которых я думал, как о моих и Дэфни реках; видел знакомый по многим полетам ориентир – высокую, футов в сто дамбу, самую прямую линию во всей Англии, расположенную, по моим подсчетам, милях в тридцати от Ирита, в направлении на Даунэм-Маркет. С этим влажно-зеленым пейзажем у меня были связаны глубокие переживания. Я то расставался с ним, отправляясь навстречу опасности, то возвращался к нему невредимый; он означал то разлуку с Дэфни, без надежды увидеть ее, то новую встречу, когда я приходил к ней обессиленный и усталый, но довольный тем, что ради нее остался жив.

Сбор нашей группы был назначен в районе ненаправленного приводного маяка номер два. Я настроился на короткие волны в ожидании позывного сигнала «Крокет ред», который должен был подать полковник Бинз со своего бомбардировщика «Ангельская поступь», и осматривал небо в поисках других самолетов авиагруппы. Мерроу выглядел необычно мрачным и притихшим и ограничивался короткими, отрывистыми вопросами.

– Кто-нибудь видел сигнальные ракеты?

В затянутом облаками небе было тесно от «летающих крепостей». Мы старались не прозевать сигнальные ракеты с «Ангельской поступи» и других самолетов, но ничего, кроме хаоса, не видели.

– Боумен, ты что-нибудь слышишь?

– Пока нет.

Что-то в голосе Мерроу привлекло мое внимание. Я быстро взглянул на Базза и уже собирался спросить, как он себя чувствует, но вовремя остановился: мне не хотелось предоставить ненавистному человеку удовольствие высмеять мою заботливость, да у меня тогда не было и желания компрометировать Мерроу перед экипажем. Однако в голосе Базза определенно слышались какая-то странная неуверенность, какая-то отрешенность и вместе с тем какое-то напряжение.