Возлюбивший войну

Он разворчался, и я понял, что на него нечего рассчитывать; я снова набрал номер Дэфни, и на этот раз телефон в Кембридже звонил, звонил, звонил; я понимал, что миссис Коффин скорее всего легла спать, но, скрежеща зубами, не вешал трубку, и она в конце концов ответила, однако наотрез отказалась подняться наверх, к мисс Пул, но потом все же согласилась, и Дэфни оказалась дома.

Я участвовал в шести рейдах на протяжении семи дней, видел Кида мертвым, хорошо представлял, что такое самоотверженная любовь, хватил основательный глоток виски, и все же только сейчас, услышав вновь голос Дэфни, почувствовал себя пьяным и, повесив трубку, не знал, что говорил сам и что отвечала моя Дэфни.

Я смутно припоминал, что она собиралась поехать в Девоншир вместе с приятельницей по имени Джудит и что, кажется, обещала отказаться от поездки и встретиться со мной в Лондоне послезавтра (я сказал: "Боже, любимая, я хочу спать. Я хочу спать, спать, спать!"), то есть первого августав десять часов утра в обычном месте, на станции метро "Лейстер-сквер". Я почти не сомневался, что так она и сказала.

Падая на койку, я еще пытался установить, то ли я сам придумал какую-то Джудит, то ли ее придумала Дэфни. Она никогда не упоминала при мне о близкой приятельнице по имени Джудит.

Потом я двадцать часов спал.

2

После пробуждения я потратил остаток дня тридцать первого июля на поиски какой-нибудь возможности добраться завтра рано утром до Лондона. В конце концов я отыскал майора, ухитрившегося раздобыть для себя штабную машину, и он согласился разделить со мной компанию.

Я пришел на место нашей встречи несколько позднее - в десять минут одиннадцатого. Дэфни обычно приходила на свидания раньше меня, в назначенное время я уже заставал ее на месте, но на этот раз первым пришел я. Город казался зловеще притихшим, опустошенным и ненужным, как испорченные часы, в которых уже не пульсирует время. Магазины были закрыты. День был воскресный да к тому же праздничный. В туманном небе носились темные голуби. Газетный киоск - около него мы обычно встречались - оказался закрытым. Иногда мимо меня, подобно призраку, проплывал пустой красный автобус.

Прошло полчаса, и я стал припоминать, что же все-таки сказала мне Дэфни накануне по телефону. Я позвонил в Кембридж, но миссис Коффин не ответила. Я вернулся на свой пост.

Через час с четвертью у меня уже не оставалось сомнений, что никакой приятельницы Джудит не существует.

Через два часа я вспомнил обещание Малыша Сейлина приехать утром в Лондон на транспортере; по безлюдным улицам я добрался до слдатского клуба Красного Креста, где бывали члены нашего экипажа, когда получали увольнительные в Лондон, и хотя сразу же понял, что в клубе нет ни души, все же спросил у дежурившей в вестибюле престарелой простигосподи, не заглядывал ли сюда сержант Сейлин, и она ответила, что я первый, кого она видит за все утро.

- Плохое начало в пасмурный день, - заметил я.

- Не знаю. У вас не такое уж плохое лицо, но все вы, молодые офицеры, кажетесь мне одинаковыми. Вот почему я работаю в солдатском клубе - здесь не спутаешь одного солдата или сержанта с другим, в каждом из них есть что-то свое. Вы меня понимаете?

Я не понимал лишь одного: почему нужно стоять здесь и выслушивать оскорбления от этой старой клячи; только потому, что я одинок? Я велел передать Малышу Сейлину, если он появится, привет от второго пилота экипажа. Сказал также, что мой мальчик Сейлин человек с характером,хотя сам-то - от горшка три вершка. Потом смылся.

Я бродил по пустынным гулким улицам, насвистывал и пытался вернуть себе мужество, но молчаливые, сырые стены отшвыривали мою песенку "О дамочка, будь добренькой!" прямо мне в зубы, и я умолк. Я подошел к "Белой башне" в Сохо, потому что однажды мы побывали здесь с Дэфни, однако ресторан оказался закрытым, и мне пришлось уныло позавтракать в каком-то другом ресторане, представлявшем нечто среднее между "Альгамброй" и "Медисон-сквер-гарден"; в зале, похожем на огромную пещеру, стук моей вилки о толстую тарелку перекликался со стуком вилок двух других одиноких посетителей. Из любопытства я заказал нечто, именовавшееся в меню "Болтуньей", и раскаялся.

Потом я снова бродил, бродил.

В Гайд-парке я видел грязную утку в пруду и свору собак, напомнивших мне банду горластых американских солдат; они гонялись за сукой и набрасывались друг на друга; казалось, в городе беспрепятственно хозяйничают грубые инстинкты.

Я гулял по набережной и пытался здраво поразмыслить над принятым решением любым путем бросить свою смертоубийственную работу, жить самоотверженной любовью и для любви, но мне требовалась помощь Дэфни.

Я встретил высокого полисмена и спросил, где находится галерея Тейта, он объяснил, как надо идти, а я поинтересовался, тот ли это музей, где выставлены пламенеющие закаты Тернера, и он ответил: "С вашего позволения, сэр, в галерее Тейта есть с десяток действительно замечательных полотен Тернера. Я прекрасно помню два заката".