Возлюбленная герцога

Он подхватил ее, когда она пошатнулась, вскочил на ноги, устроился у нее между ног, одной рукой придерживая коленку, а другой погладил ее по щеке, притянул к себе и крепко, неторопливо поцеловал. Он подавался навстречу ее пульсирующему средоточию, его твердый пик восхитительно прижимался к ней, и она не могла сдержаться, двигалась ему навстречу.

Он прервал поцелуй, слегка отодвинулся, уперся лбом в ее лоб – их разделял шелк ее маски – и выдохнул:

– Назови мне свое имя.

«Грейс».

Она вовремя прикусила язык. Разоблачение.

Она покачала головой.

Он снова качнулся к ней, подарив еще одну вспышку наслаждения – пожалуй, уже почти чересчур.

– Скажи, – прорычал он ей в ухо.

Точно чересчур.

Она открыла глаза и обнаружила, что он на расстоянии волоска от нее.

И тут в его взгляде она увидела это.

Тоску.

Та исчезла, едва появившись, но Грейс ее увидела.

И узнала.

– Пожалуйста, – произнес он, протянул руку и откинул локон с ее щеки. От этого прикосновения, от его руки на ее маскировке, фантазия оборвалась.

«Знает ли он?» При этой мысли ее пронзил страх, она застыла и толкнула его.

Он мгновенно отступил.

– Погоди.

Она не ответила. Спрыгнула с парапета, отряхнула юбки и прикрыла шелковой накидкой разорванный лиф. Выпрямилась. Замерла.

Вернулась к реальности.

Он увидел перемены в ней и с досадой выругался во тьме.

Она подняла на него глаза, поймала его взгляд, восхищаясь и ненавидя то, как он на нее смотрит – словно в мире нет больше ничего, на что ему хотелось бы посмотреть.

– Позволь снова с тобой увидеться.

В голосе прозвучало безумие. Он сдерживал что-то, угрожающее сорваться с якорей.

«Никогда». Если они снова увидятся, если он снова к ней прикоснется – она рискнет всем.

Она больше никогда сюда не придет. Все кончено.

Грейс глубоко вздохнула, а Далия ответила:

– Нет.

Глава 11

Бергси-Хаус

Двадцать лет назад

– Что ты наделал?

Голос Грейс, как выстрел, донесся с другой стороны комнаты. С потрясенным взглядом, не веря в предательство, она склонилась над его братом. Тот лежал на полу, скорчившись, обхватив себя руками.

Эван сломал ему ребро. И не одно. Он чувствовал, как под его кулаками трещат кости. Конечно, сломал. Он был на несколько дюймов выше Уита и дрался куда лучше, чем тот, кого отец называл хилым недомерком.

Их отец. Чудовище.

Впрочем, рост не помог ему опередить Уита. Именно Уит кинулся драться с Эваном, раньше всех поняв, что задумал монстр. Раньше всех поняв, что в конечном счете оружием герцога будет Эван.

И Эван доказал, что он прав, повалив его на пол, переломанного, окровавленного, со слезами на лице. На его лице и на ее тоже, но Эван не мог смотреть на нее, зная – если глянет, то почувствует все то, чего не мог себе позволить чувствовать.

«Каждую секунду жизни этой девчонки ты находишься на волосок от виселицы».

Слова его отца, сказанные чуть раньше, в коридоре, когда он всунул в руку Эвана нож. Больше он не Эван. Роберт.

Роберт Мэтью Каррик, граф Самнер, наследник герцогства Марвик.

Но это не его имя. Ее.

«Она ничто. Она занимает твое место. Теперь его должен занять ты».

Он не ожидал этого – последнего испытания, находясь в шаге от будущего, обещанного ему отцом, когда тот сквозь грязь добрался до борделя на Тависток-роу, где Эван жил с матерью и еще дюжиной женщин вроде нее, и сделал ему предложение, от которого не смог бы отказаться ни один ребенок. Деньги, безопасность, новые возможности для матери и жизнь без вони, пота и уличной жестокости. Титул! Герцогство! Такое немыслимое будущее, что казалось, будто оно рядом, только руку протяни.

А потом оно и впрямь оказалось рядом, и он понял, каким был дураком, думая, будто сможет получить все, предложенное родителем, и сохранить остальное. Сохранить мать. Братьев.

Любовь.

Мог бы догадаться, что герцог предусмотрит все. Спланирует. Сделает невозможным. Зло редко идет рука об руку с тупостью.

«Она не может остаться в живых, – сказал его отец голосом, лишенным всяких чувств. – Никто из них не может».

Эван мысленно воспротивился намерению отца, немедленно задумав побег. Чтобы спасти их всех.

Но герцог его опередил. И жребий был брошен.

«Сейчас».

Но когда он запротестовал, старик сказал то единственное, что могло заставить его действовать. «Ты сделаешь это, парень. Ты это сделаешь, или сделаю я, и она будет страдать гораздо сильнее».

Эван ему поверил. Сколько раз их отец превращался в садиста? Сколько порок они пережили за неверный шаг в вальсе, за неправильно взятую во время обеда вилку? Ночные угрозы заморозить их насмерть. Темнота, грозившая лишить рассудка. Избиения.

Сласти, подарки, домашние любимцы… уничтоженные прямо у них на глазах.

А теперь эта, последняя угроза.

И Эван, и то единственное, что могло его остановить.

Уит был первым, один в комнате, как всегда предчувствующий угрозу. Эван повалил его, и хотя Уит пытался молчать, на его крики прибежали остальные, что, разумеется, и входило в садистские планы их отца.

Девон вломился в дверь, мгновенно увидел, что один брат повержен, а Эван стоит над ним с ножом в руке.

Не Эван. Роберт. Самнер. А когда-нибудь – сам Марвик.