Возлюбленная герцога

И тут он раздвинул складочки и погладил – она была жаркая и влажная и становилась все мокрее, услышав его удовлетворенный рык.

Он оторвался от ее груди и посмотрел ей в глаза:

– Тебе это нравится.

Она кивнула, подаваясь бедрами в такт движениям его пальца.

– Мне нравишься ты.

Тут он замер, и на безумный краткий миг она подумала, что сказала слишком много. Но если это слишком много, то что случится, если она скажет ему все?

Он снова погладил, и глаза ее начали закрываться.

Он остановился.

– Нет, любовь моя, – и это слово согрело ее даже сильнее, чем прикосновение. – Я хочу, чтобы ты смотрела.

Его пальцы описывали ленивые круги прямо возле ее средоточия.

Она широко раздвинула ноги.

– Ну хорошо, давай.

Они вместе смотрели вниз, на его руку, ласкавшую ее, и Грейс положила сверху свою ладонь, их пальцы переплелись, дыхание становилось все тяжелее. Никто из них не отвел взгляда, когда он сказал:

– Ну же, забирай.

Наклонился и снова втянул ее сосок в рот, начал сосать. Она дышала тяжело и прерывисто, а он ласкал все сильнее и увереннее, и она выгибала спину ему навстречу.

– Эван, – прошептала Грейс. – Пожалуйста.

И оно нахлынуло, она подавалась к нему, а он вел ее сквозь это наслаждение, подняв голову и внимательно наблюдая за ней.

– Вот оно, – прорычал он. – Забирай. Бери все, что тебе нужно.

Она так и сделала. Его внимательный взгляд бы ей подарком, обещанием, что он всегда будет тут, чтобы доставить ей удовольствие. Наслаждаться им. Удержать ее, когда она почувствует, что рассыпается на части.

Когда она насытилась, он поднял голову, крепко удерживая ее ладонью, чтобы она получила все до последней капли.

Наконец Грейс посмотрела на него и положила руку ему на щеку.

– Оно должно было быть твоим, – прошептала она. – Я должна была подарить удовольствие тебе.

– Думаешь, не подарила? – произнес он ей в губы и целуя ее через каждое слово. – Я испытал такое наслаждение, от которого можно сойти с ума.

Не следовало этому радоваться, но Грейс обрадовалась.

– Такое сильное?

– Невероятно сильное, – ответил он. – Господи, Грейс. Удовольствие с тобой – да рядом с ним меркнет все приятное, с чем я сталкивался раньше.

– А много тебе доводилось испытать удовольствия?

Она не знала, почему спросила об этом. То, что случилось за прошедшие двадцать лет, не должно иметь никакого значения. Не важно, если у него были любовницы.

Не стоило спрашивать.

Похоже, он не рассердился.

– Нет.

И от этого ответа ей стало больно. От заключавшейся в нем правды. Он был одинок так же долго, как и она. Тосковал о чем-то, как и она.

Тосковал по ней.

– Я скучал по тебе, – прошептал он так тихо, что, если бы они не лежали, переплетясь телами, она бы его просто не услышала. Но она услышала, и правду, прозвучавшую в его голосе, тоже. – Каждый день, каждый час я скучал по тебе. – Пауза, а потом: – Сказать, что я по тебе скучал – это ничего не сказать. Это слово… оно подразумевает нечто обыденное. Это не то же самое, как, например, если бы я ждал тебя дома до твоего прихода или покупал где-то галстук, а тебя не было бы рядом… Я не знаю, как назвать ту ноющую пустоту, которую я чувствую без тебя? Постоянно. Каждый день.

Слезы обожгли глаза от того, каким голосом он описывал пустоту, давно поселившуюся и в ее душе. Ноющую тоску, словно она лишилась какой-то части себя.

Он снова поцеловал ее, настойчиво, вложив в поцелуй ту самую боль.

– Как назвать одиночество, словно моя вторая половина исчезла и уже никогда не вернется? – спросил он. – Как это называется?

«Любовь».

– Эван, – прошептала она, не зная, что сказать. Не зная, что думать. Зная только, что она хочет дать ему что-нибудь для облегчения этой боли.

Для облегчения и своей тоже.

И вдруг он застыл, дыхание у него перехватило. Ее взгляд метнулся к нему, но он не смотрел ей в лицо.

Глава 22

У нее татуировка на левом плече.

Он не замечал ее раньше – она все время была прикрыта бретельками, или лифом, или рукавом, а когда он раздел ее донага – копной рыжих кудрей. Кроме того, его так пленили ее глаза, и лицо, и то, как она отдавалась желанию, что он ничего больше не замечал.

А теперь заметил. На левом плече, на три дюйма ниже и шесть в сторону от внешней стороны руки. Татуировка, черная. Он сразу узнал ее по контрасту с той отметкой, что находилась на том же месте на его собственном теле. С белым шрамом (который она обрабатывала всего несколько ночей назад) двадцатилетней давности, грубым, рельефным – наказание за то, что он любил ее.

Наказание, которое он был готов принимать снова и снова, лишь бы уберечь ее. Так и случилось.

Она обратилась в бегство, создала свое королевство и построила дворец вместе с его братьями, которых теперь называла своими. И он думал, что она делала все возможное, лишь бы забыть его, с того момента, как сбежала, считая его монстром, каким он предстал перед ней.

Но она его не забыла.

Она всегда носила его с собой.

Потому что там, на ее плече, на три дюйма вниз и на шесть в сторону, была его метка, буква «М», врезанная отцом в его плоть и повернутая на девяносто градусов.

Только больше не «М».

Она превратилась в «Э».

«Эван».