Возлюбленная из Страны Снов

Конечно, у меня не осталось ни малейшего сомнения относительно участи моего отдаленного предка; он опустился в могилу и или задохся от скопившихся там газов, или был охвачен внезапной болезнью, или попросту не сумел найти обратной дороги и умер с голоду под самыми нога-ми своих друзей и слуг. Это была ужасная вещь, но вещь не более странная, чем многое случавшееся в те дни. По крайней мере, налицо оставался факт, что в эту же ночь — что совпадало с датой его исчезновения, обозначенной в рукописях дома Таксель — он вошел вечером в библиотеку, а к утру бесследно исчез и что он не ушел из комнаты ни через окна, ни через двери. Из этого следовало, что он должен был спуститься по тайному ходу, прикрытому письменным ящиком, и никогда уж не поднимался оттуда.

Я тщательно убрал переплетенный кожей том и осмотрел дно ящика. Оказалось, что вся медная обшивка вынимается, но под ней не было ни малейшего признака досок или чего-либо иного, и только виднелась темная дыра, спускавшаяся глубоко вниз. Я не мог тогда же сделать более подробных исследований, потому что услышал голос Макса, вернувшегося с своей прогулки и звавшего меня из коридора. Я поспешно закрыл ящик, отпер двери библиотеки и встретил его у самого порога с полотном в руках.

— Да неужели же ты копался в этих старых пыльных книгах с тех самых пор, как я ушел? — спросил он, немного удивленный. — Пойдем-ка лучше со мной. Со мной случилось самое странное приключение. Я сел, чтобы нарисовать тот старый дуб, на котором ястреб свил себе гнездо, и вдруг мне пришло в голову вот это. Я положительно не мог нарисовать дерева. Я прямо-таки чувствовал, будто кто-то заставляет меня рисовать вот это. Как тебе нравится мой рисунок?

Он показал мне холст, на котором виднелся неоконченный набросок головки какой-то девушки. Она смотрела назад через плечо, и длинная вуаль перевивала ее волосы и обрамляла лицо. Черты ее, выделявшиеся довольно смутно, были совершенны, и в колорите наброска виднелась какая-то странная холодная красота, оттененная еще больше золотым узлом волос и голубой вышивкой, едва видневшейся на краях вуали.

— Это прелестно, — сказал я, — но ты, наверное, припомнил это откуда-нибудь.

Он покачал головой.

— Я никогда не видел ничего подобного во всю жизнь и никогда раньше и не думал об этом. Нет, — и он засмеялся как-то тревожно, — здесь у тебя творится что-то сверхъестественное. У тебя тут, наверное, есть где-нибудь привидения?

— Целая куча, — ответил я небрежно. Затем я переменил разговор, и мы отправились обедать. Но мне очень не понравилась мысль об этом приключении в лесу.

II

На следующее утро Макс принялся настаивать на том, чтобы мы вместе предприняли экспедицию к месту его приключения, как он продолжал это называть. Мы отправились в лес и достигли дуба с ястребиным гнездом — места, откуда открывался великолепный вид на замок с южной его стороны. Макс захватил с собой бумагу и акварельные краски и, когда мы сели под дерево, он предложил нарисовать представлявшуюся картину.

— Это здание имеет такой величественный вид, — заметил он. — Я положительно не могу понять, почему ты чувствуешь к нему так мало привязанности; но ведь ты всегда был странным существом, Эбергарт, как, верно, и сам сознаешь.

Это мнение несколько удивило меня и я обратился к нему с вопросом:

— Почему странным?

Он колебался с минуту.

— Ах, не знаю почему, но у тебя всегда были странности. Все говорят… — и он запнулся.

— Кто эти «все» и что они говорят?

— Разные люди. Все считали тебя… ну, немного эксцентричным.

Я ничего не ответил и начал свой набросок.

— Ты… ты не обиделся на то, что я сказал? — спросил Макс немного спустя.

— Ничуть. Я, вероятно, действительно немного эксцентричен.

— Твой дядя…

— О, этот был совершенно сумасшедшим, — ответил я откровенно. — Конечно, ради чести семьи его всегда считали здравым и он считался нормальным, когда сделал самую идиотскую вещь во всей жизни, я подразумеваю его завещание. Но были моменты, особенно при конце его жизни, когда он совершенно терял рассудок. В нашей семье есть наследственное предрасположение к безумию.

— Как это должно быть неприятно для тебя, — пробормотал Макс задумчиво.

Я засмеялся.

— Я об этом никогда не задумываюсь, это кажется совершенно естественным. Фон Таксели отличаются или своим выдающимся умом, или своим безумием, или — ведь ты слышал об Альмериусе-алхимике?

— Он продал себя черту?

Странный звук, напоминающий раскат отдаленного грома, заставил меня остановиться, прежде чем ответить.

— Да. Кажется, где-то гремит гром?

— Разве? Я его не слышал. Да и небо совершенно ясно. Альмерий исчез, не правда ли?

— Да, и я только что открыл…

Тот же странный звук снова прервал меня.

— Что ты открыл? Почему ты не продолжаешь?

— Мне показалось, что я что-то слышал. Я только что открыл потерянную…

В эту минуту раздался страшный треск, совершенно заглушивший мой голос.

— Дело становится серьезным, — заметил я, когда снова мог заставить расслышать свой голос. — Начинается гроза. Нам лучше скорее вернуться в замок.

Макс смотрел на меня каким-то недоумевающим взглядом.