Возлюбленная из Страны Снов

Ведь с каждым словом, не только с каждой слезой, у нее вырывается частичка жизни! Я выгнал это животное из комнаты и пошел было за ней. Я задушил бы ее, но Люсиль умоляюще сложила руки… Я остался на пороге. Она что-то начала о том, что Люсиль — ее дочь, что у нее должны быть и собственные деньги и вещи… Но я выразительно сказал ей, что она у меня в доме и при малейшей новой выходке я ее вышвырну вон. Когда я подошел к Люсиль, она взяла и поцеловала мою руку.

7 часов вечера.

Температура поднялась до 41 гр. Впрыскивания не помогают. Врач сердится, что я только утомляю ее своими заботами и сам сбиваюсь с ног. Уверяет, что у меня самого жар, и требует, чтобы я прошелся на воздух, пока солнце не зашло, и тепло… Обещает, что посидят при Люсиль, пока я вернусь. Пойду, пройдусь…

На воздухе я, действительно, немножко собрался с силами. Врач уехал, я опять один с моей Люсиль. Мать роется в шкафу в соседней комнате. Пусть ее! Моя бедная Люсиль спит так тихо и крепко… Я счастлив. Ночь будет дол-тая. Возьмусь за портрет Люсиль.

6-го апреля.

В Люксембургском саду на скамье. Доктор остался при Люсиль. Он говорит, что если я не буду спать и гулять хоть по часу в день, я слягу. Завтра он пришлет сиделку. Я покорился — и вот силу, продолжаю дневник, чтобы обмануть тоску. Какое утро дивное — тихое, нежное… Старик в кресле греется на солнышке… Хочет жить, любит жизнь! Детские голоса, щебетание птиц, светлые, клейкие молоденькие весенние листочки… В прошлом апреле мы с ней в такой день бегали, как дети, по лесу, пели… А теперь она, быть может… Нет! О, нет!

Боже! Я часто сомневаюсь с Тебе… Но ты можешь просветить и вразумить заблудшего! Я — прах, тень, тень от тени перед величием Твоим… Но если Ты существуешь, — яви себя. Боже! Даруй мне милосердие Свое, если… так как Ты существуешь! Будь весь милосердие, — и я стану весь святая вера! Я жажду молиться, Боже; я жажду верить! Яви милосердие… Боже!..

5 часов вечера.

Письмо от мамы. Беспокоится, не получая от меня давно писем. Напишу ей сейчас же. Отчего это у меня голова как будто сдавлена огненным кольцом?

9 часов вечера.

Что за вздор! Болен? И я болен? Невозможно! Просто — усталость. И эти боли в голове пройдут, — у меня организм крепкий. Но доктор не принимает моих возражений и настойчиво требует, чтобы я лог спать, едва придет сиделка, и непременно проспал всю ночь.

7-го апреля, 5 ч. утра.

Ну да, я так и знал! Сиделка слилась вчера в 10 ч. вечера; седая, важная, угрюмая. Я улегся в кабинете, но часа в 3 ночи отчетливо почувствовал, что Люсиль зовет меня. Я вскочил, бесшумно пробрался к ней… конечно, спала не она, а сиделка! Безмятежным сном в кресле, сложив руки на животе… А моя бедная голубка тщетно шептала: «пить», повернув голову к ней!

Я сгоряча набросился было на сиделку, но заставил себя сдержаться: нельзя же возбуждать ее против себя, раз я нуждаюсь в ней. Но уйти я не мог — я дежурю вместе с ней. Все время я не чувствовал усталости. Люсиль тихо спит, уснув с улыбкой, когда я напоил и поцеловал ее — в губы! Надо было видеть, как вышла из себя сиделка! Но теперь, с рассветом, голову опять стало жечь огнем, — перед глазами поплыли цветные круги… Сиделка увела и насильно уложила меня. Теперь половина 7-го… Я лежу и пишу… уснуть все равно не могу. Сиделка каждые полчаса приносит мне вести о Люсиль, говорит со мной мягко, бережно. Не могу больше писать… Голова разорваться готова при малейшем движении… Если бы уснуть!..

8 1/2 утра.

Они не знают, что я пишу… Меня заставляют лежать неподвижно с компрессами на голове… Люсиль лучше. Как я полюбил мой дневник!

Они теперь совещаются… Очевидно, не о Люсиль, а обо мне: спрашивали меня об адресе моей матери. Голова сильно болит…

9 часов утра.

Если бы они знали, что я сижу на постели! Едва написал фразу, как услышал голоса в коридоре. Пришлось сунуть дневник и карандаш под подушку. Вошли и дали мне чего-то выпить. Усыпительного? Ну что ж, — я рад поспать.

Только прежде, чем усну, запишу свою волю: чтобы дневник оставили у меня под рукой. Не уносите его! Люсиль зовет меня… Моя Люсиль!.. За дверью голоса… Что там такое? Не могу больше писать… руки слабеют… Что мне дали выпить?

15-го мая, 5 час. утра.

Я провел всю ночь рядом с Люсиль. Она опять моя, со мной… О, какого труда это мне стоило! На она позвала меля — как тогда… в апреле… И я пошел за ней. И вот она у меня, на моей постели… Моя навеки, неотъемлемо?

Как это было? Это я хочу записать, — пока они — там, на улице… притихли. Что они замышляют — не знаю, но мне все равно. Я совершенно спокоен: мою Люсиль у меня им не отнять. Неужели они думали, что я не пойду, когда она меня позвала? Но мне все равно, что они думают. Буду записывать для тебя, дорогая мама, тут же, в двух шагах от Люсиль.