В то же время я невольно взглянул на портрет — и онемел, кровь хлынула к сердцу, и недавний холод заменился ощущением горячечного жара… На столе, как я уже говорил, горела лампа, чтоб мне можно было читать; но солнце только еще заходило — и в комнате далеко не было темно. Я ясно видел ужасную перемену, происшедшую с портретом; это была не фантазия, не обман чувств: вместо головы и лица Джорджа, я увидел обнаженный, осклабляющийся череп с темными впадинами глаз, белыми зубами, голыми скулами — как есть, мертвая голова! Не говоря ни слова, я встал и пошел прямо к портрету. По мере того, как я приближался, мне точно застилало глаза туманом, а когда подошел совсем близко — я увидел уже лицо Джорджа. Адамова голова исчезла.
— Бедный Джордж! — проговорил я бессознательно.
Летти подняла голову. Мой тон испугал ее — выражение лица моего не успокоило ее.
— Что это значит? Уж не слыхал ли ты чего? О, Роберт, ради Бога, скажи!
Она встала, подошла ко мне и, положив руку на мою руку, умоляющими глазами смотрела на меня.
— Нет, душа моя, — сказал я, — откуда же мне слышать? Мне только невольно припомнились все труды и лишения, которые ему приходится терпеть. Мне напомнил этот холод…
— Какой холод? — спросил Гарри, тем временем отошедший от окна. — Что это вы толкуете? Этакий вечер, а они — холодно! Лихорадка у вас, что ли?
— Мы оба с Летти почувствовали сию минуту сильный холод. А ты?
— Ничего не чувствовал!.. а мне, кажется, ближе бы — я стоял, на три четверти высунувшись из окна.
— Какое сегодня число? — спросил я, еще с минуту подумав, как странно, что этот холод только пронесся по комнате — точно в самом деле повеял прямо с полюса, и находился в связи с замеченным мной сверхъестественным явлением.
— 23-е, — отвечал Гарри, взглянув на нумер газеты.
Когда Летти вышла из комнаты, я рассказал Гарри, что я видел и чувствовал, — и просил его записать число, опасаясь, не случилось ли чего с Джорджем.
— Записать — запишу, — сказал он, вынимая памятную книжку, — только у вас с Летти или желудки расстроены, или прилив крови к голове — что-нибудь в этом роде.
Я, конечно, не стал с ним спорить. Летти немного погодя прислала сказать, что ей не совсем здоровится и что она легла в постель. Жена моя вошла и спросила, что случилось.
— Не следовало сидеть с растворенным окном, — сказала она. — Вечера хотя и теплые, но ночной воздух иногда вдруг проберет холодом. Во всяком случае, Летти, должно быть, сильно простудилась: ее знобит.
Я не пускался в объяснения, тем более что Гарри, очевидно, склонен был подтрунивать надо мной за мое суеверие; но позже вечером, оставшись один с женой в нашей комнате, я рассказал ей все, что было, и высказал ей мои опасения. Это ее сильно встревожило, и я почти раскаялся, что сказал ей.
На следующее утро Летти было лучше — и, так как никто из нас более не упоминал о случившемся, то вчерашнее происшествие как будто забылось, но с того вечера я постоянно поджидал дурных известий. Наконец предчувствие мое сбылось.
Однажды утром я только что сходил в столовую к завтраку, как раздался стук в дверь, и Гарри вошел — против заведенного порядка, потому что он утра проводил у себя в мастерской и заходил к нам обыкновенно только вечером по дороге домой. Он был бледен и взволнован.
— Летти еще нет здесь? — просил он, и не дождавшись ответа, задал новый вопрос: — Какую газету ты получаешь?
— «Daily News», — отвечал я. — Почему ты спрашиваешь?
— Летти, наверное, еще не выходила из своей комнаты?
— Нет.
— Слава Богу. Посмотри!
Он вынул из кармана газету и подал мне, указав на коротенький параграф. Я понял, в чем дело, как только он спросил о Летти.
Параграф был с заглавием:
— В «Daily News», слава Богу, еще нет, — сказал Гарри, пробежав нумер, пока я читал, — но тебе надо будет остерегаться, чтоб не попало ей в руки, когда будет напечатано — чего не миновать рано или поздно.
Мы взглянули друг на друга со слезами в глазах.
— Бедный Джордж! бедная Летти! — вздохнули мы.
— Но надо же будет когда-нибудь сказать ей, — проговорил я погодя.
— Поневоле, — возразил Гарри, — но это убьет ее, если она узнает так вдруг. Где твоя жена?
Она была в детской, но я послал за ней и сообщил ей недобрую весть.
Она старалась подавить свое волнение ради бедной Летти, но слезы текли по ее щекам, несмотря на все ее усилия.
— Как решусь я сказать ей? — повторила она.
— Тише! — произнес Гарри, схватив ее за руку и взглядывая на дверь.