Возлюбленная кюре

Быстро, на ощупь, она добралась до кровати, легла и отвела душу в рыданиях.

* * *

Ролан Шарваз оказался в заточении несколькими часами ранее. Его посадили в камеру к двум арестованным. Сутану заставили снять, и он остался в рубашке, черных штанах и коричневой шерстяной курточке – сестра успела сунуть ее ему перед тем, как его увели жандармы. Некоторое время мужчины пристально разглядывали друг друга, потом завязался разговор.

На совести у кюре из Сен-Жермен было преступление куда более ужасное, чем у его сокамерников: один совершил разбой, другой оказался вором. Вот только признавать себя виновным даже перед ними Шарваз не собирался.

– Меня обвинили без вины, и суд это докажет! – заявил он твердым голосом.

– Тебе виднее, – с кривой ухмылкой отвечал Лот, верзила с грубым лицом.

Инстинкты никогда не обманывали Шарваза, вот и теперь они нашептывали, что нужно как-то задобрить сокамерников, подружиться с ними – необходимое условие, чтобы спокойно пережить несколько недель заточения, которые, как он предполагал, ему уготованы. Когда настала ночь, он спросил себя: «Неужели Матильда тоже здесь? Если да, то представляю, как она несчастна и напугана…»

На душе у него потеплело, стоило вспомнить о любовнице. Но ненадолго. Ролан Шарваз терялся в догадках относительно своей будущности. Временами ему удавалось себя убедить, что у следователей нет против него доказательств, но бывали и моменты отчаяния, когда он страшился последствий своего поступка. Он понимал, что прошлое сослужит ему дурную службу, когда перед присяжными откроются самые неприглядные его страницы…

* * *

На следующий день, под вечер, к Матильде явился адвокат. Колен не терял времени даром. Как только тесть с тещей увезли Жерома, доктор отправился в Ангулем и развернул масштабную деятельность с единственной целью – спасти супругу.

Мэтр Донасье, давний друг семейства де Салиньяк, застал клиентку в полном смятении. Взгляд у молодой женщины был как у затравленного зверя.

– Мадам, мы должны подготовить вашу защиту, – мягко сказал он, целуя ей руку.

– Нужно будет сказать Сюзанне, моей служанке, чтобы передала с мужем теплое одеяло и мою кашемировую шаль, – пробормотала Матильда. – Иначе я заболею. Вы чувствуете, как здесь холодно?

– Мадам де Салиньяк, я сделаю все, чтобы улучшить условия вашего содержания. Но теперь, если вам будет угодно, я хотел бы услышать вашу версию случившегося. Ваш супруг изложил суть, но он был убит горем, и сказались бессонные ночи… Поэтому конкретного представления о деле у меня так и не сложилось. Следователь позволил мне ознакомиться с документами. Пока еще факт преступления не установлен, то есть случившееся не расценивается как убийство. Остается возможность, что Анни Менье покончила с собой.

– Может, так и было, – пробормотала Матильда. – Но я ничего не делала! Мэтр Донасье, я не хочу здесь оставаться!

– Возьмите себя в руки, мадам, прошу вас! – попытался подбодрить ее адвокат мягким, убедительным тоном. – На суде вы должны давать четкие, точные ответы на все вопросы и не позволить себя запугать.

– Я стала жертвой ужасной клеветы! – простонала молодая женщина.

Адвокат кивнул, но что он на самом деле думал, по лицу прочитать было невозможно.

Невзирая на все его увещевания, в первые дни заточения Матильда де Салиньяк пребывала в состоянии прострации. Мысли ее путались, речь стала бессвязной. Вырванная из привычной жизни, сломленная горем и одиночеством, с блуждающим взглядом, она была похожа на привидение. По вечерам, когда в камере становилось темно, в ее памяти всплывали картины из прошлого – яркие, полные красок. Август, самый разгар лета… Крыши домов в Сен-Жермен в закатных лучах солнца кажутся розовыми. Жара спа́ла, и Матильда идет по тропинке, которая кольцом обвивает весь городок.

Пахнет розами, зреющим виноградом и сухой травой. Ароматы словно бы поднимаются от земли и опьяняют Матильду, разжигают в ее сердце желание любить. Через боковой проулок, между старыми замшелыми стенами и заброшенными огородами, она подходит к пресбитерию. Легкое платье подчеркивает округлость ее груди, сердце бьется все быстрее.

Наконец любовник открывает дверь. Притаившийся у очага кот смотрит на них своими зелеными глазами, пока они страстно обнимаются. Этот Ролан Шарваз, которого многие женщины назвали бы некрасивым, – о, сколько в нем очарования, как соблазнительны его полные, чувственные губы, и эти руки горца, и эти глаза, прозрачные, как ручей!

И вот за эти короткие мгновения счастья, экстаза, опьянения ей придется расплачиваться. «А он? О чем он думает в четырех стенах своей камеры? Наверное, сгорает от желания, ведь после смерти Анни мы виделись наедине и любили друг друга только один раз!»

В разлуке с семьей, предоставленная себе самой, Матильда обрела источник мужества в воспоминаниях о любовной связи, которой лишилась. Именно они не позволяли ей окончательно оторваться от реальности в долгие часы одиночества, когда она чуть ли не по минутам восстанавливала в памяти свои свидания с Роланом: как все происходило, о чем они говорили.