Возлюбленная колдуна

Коннор продолжал идти, как будто не слы­шал ее.

Она направилась вдогонку, сперва шагом, затем все быстрее и быстрее, пока не пустилась бегом.

— Стой!

Он остановился на узкой тропинке и обер­нулся к ней. Лаура резко остановилась, и что­бы не натолкнуться на него, уперлась руками ему в грудь.

— Прости, — пробормотала она, отступая назад.

— Чего ты хочешь?

— Как человек в здравом рассудке, — ска­зала она, смахивая с глаз надоевшее страу­совое перо, — я не могу позволить викингу бродить без присмотра по улицам Бостона.

Он поднял брови.

— Ты полагаешь, что сможешь защитить Бостон от разбойника-викинга? Перо хлопало ее по носу.

— Я полагаю, что всегда смогу поразить его в спину снежком, если он будет себя плохо вести.

— И я думаю, что на него это подейству­ет, — Коннор улыбнулся и сорвал сломанное перо с ее шляпки.

Лаура смотрела на улыбающееся лицо Кон-нора и поняла, что ей гораздо приятнее его улыбка, чем его нахмуренное лицо.

— Ты читал книги по истории Бостона. Тебе хочется увидеть что-то определенное?

— Мне бы хотелось заглянуть в библио­теку.

— Библиотеку?

Его губы сложились в дьявольскую ухмыл­ку.

— Каждый порядочный викинг начинает грабеж города с библиотеки.

Глава 13

Сквозь арочные окна Бейтс-Холл, главного читального зала публичной библиотеки, сияю­щими золотистыми колоннами струился сол­нечный свет. Лаура грохнула стопку книг на стол перед Коннором, и эхо удара гулко раз­неслось по просторному помещению.

Коннор просмотрел все до единой газеты, вышедшие в Бостоне за последние десять лет, после чего покинул зал периодики и произвел не меньшие опустошения в штабелях справоч­ной, исторической и художественной литерату­ры. Библиотекари не справлялись с его тем­пами, поэтому Лаура сама принялась таскать стопки книг с полок Коннору, как кочегар, подбрасывающий в топку локомотива дрова.

Но сейчас он не читал. Он смотрел на за­крытую обложку только что прочитанной кни­ги, как будто темно-зеленый кожаный переплет мог сказать ему больше, чем напечатанные слова.

— Весь пар вышел?

— Пар? — Он посмотрел на Лауру, недо­уменно подняв брови.

— Это такой оборот речи. Ты поглощал книги со скоростью паровоза, мчавшегося по рельсам, а теперь сидишь так, как будто топли­во кончилось.

— Подобные обороты — самое удивитель­ное, что я нахожу в вашем языке. — Коннор опустил глаза к книге в зеленом переплете, и его широкие плечи печально поникли.

— Что с тобой? — спросила Лаура. — Ты болен?

— Нет, я здоров. — Он поднял глаза и выдавил из себя улыбку. Но печаль, скрываю­щаяся в синих глубинах его глаз, не умень­шилась. — Я надеялся, что на страницах этих книг мог найти историю моей семьи.

Лаура взглянула на заголовок, выдавленный золотыми буквами на зеленой коже: Ис­тория Ирландии.

— И ты выяснил, что случилось с твоими родными?

— Нет. История моего времени тут дается очень бегло. Но здесь говорится, что власть скандинавов в Ирландии закончилась в первые годы одиннадцатого века, — Коннор водил па­льцем по заглавию, прослеживая контуры букв. — Норманны либо ассимилировались, либо были уничтожены.

Лаура подумала, что бы случилось с Коннором, если бы он остался в своем столетии. Пережил бы он резню? В ней неожиданно про­снулось сострадание, когда она подумала о судьбе, которая ждала бы Коннора в его родном веке.

— Ты думаешь, осталась ли в живых твоя семья?

— Моя семья могущественна, и у нее есть сильные союзники. Моя мать — ирландская принцесса. Я должен надеяться, что они не погибли. Возможно, ее потомки дожили до нынешних дней. — Он раскрыл ладонь, поло­жив ее на переплет книги. — Но трудно сми­риться с мыслью, что я никогда снова не увижу своих родителей, братьев и сестер. Они живут только как воспоминания во мне.

Лаура ощутила боль, как свою, и почув­ствовала ответственность за то, что он оказал­ся здесь, за то, что его жизнь разорвана на клочки. Она положила руку на его широкое плечо, надеясь хоть как-то растопить холод.

Он поднял на нее взгляд. В его синих глазах светилось понимание, как будто он ощущал все враждующие между собой чувства, проснув­шиеся в ней, как будто он знал ее лучше, чем она сама, как будто он был единственным, кто хотел дать ей утешение.

— Прости, — прошептала она. Прости, что верила в мечту, которая никогда не ста­нет правдой.

— Не жалей ни о чем. Человек может жить одними воспоминаниями о своей семье, — на его губах появилась улыбка, когда он снял ее руку со своего плеча и приложил к своему сердцу, — Но без своего сердца он жить не может. Я попал туда, где хотел быть больше всего на свете.

— Ox! — прошептала она, глядя в его свер­кающие синие глаза. Тепло его кожи прони­кало сквозь ткань рубашки, пульсируя вместе с сердцем, к которому прижималась ее ладонь. Он был теплым и настоящим — здесь, в ее времени.

«Будь моей. Навечно, любовь моя», — эти пленительные слова проникли в ее разум, как песня сирены, зовущая к гибели. Нечего даже думать о совместной жизни с человеком, кото­рому нет места в этом веке.