Возлюбленная Немезида

И все же чувствовалось, что в душе его происходит какая-то борьба. Это было видно и по тому, как заострился его подбородок, и по тому, как напряглись мышцы лица вокруг губ, глаз и носа. Еще как обеспокоен, отметила Флоренс, не испытав при этом особого удовлетворения. Как уж тут не волноваться? Догадался, наверное, что ей известен его мерзкий секрет и игра окончена.

Несколько секунд оба молчали. Флоренс для себя решила, что ни в коем случае не заговорит первой. Лучше уж возьмет свои сумки и пешком отправится до ближайшего селения, где можно взять такси. Никогда больше не спасует она перед Джекобом Тревельяном.

— Не знаю уж, каким образом, — наконец заговорил он, кидая тряпку в ящик для инструментов и опуская капот, — но, очевидно, тебе известно содержание того письма… Верно?

Флоренс почувствовала, что сатанеет от ярости, забурлившей в ней, как расплавленная лава в жерле вулкана. Вместо того чтобы объяснить все по-хорошему, как это делают порядочные люди, Джекоб предпочел щегольнуть своим божьим даром. Поймав себя на очередной банальности, Флоренс едва не разразилась истеричным хохотом. Судя по всему, он ярый приверженец избитой поговорки: "лучшая защита — нападение"!

С трудом сохраняя самообладание, Флоренс горделиво расправила плечи и, не отрывая глаз от лица Джекоба, медленно приблизилась к нему.

— Возможно, кое-что тебе удается неплохо, Джекоб. Ты непревзойденный лжец, умеешь все и вся поставить на службу своим интересам, бесподобно печешься о своей персоне. Но послушай моего совета: никогда не играй в баскетбол и крикет. Честные игры не для тебя. Там тебе поражение обеспечено заранее.

Джекоб пожал плечами и кивнул.

— Значит, ты все же прочитала личное послание?

Искушение наброситься на него было столь велико, что она физически ощущала, как какая-то внутренняя сила приподнимает ее с земли и швыряет вперед. На секунду ей показалось, что она теряет сознание от мощного натиска, сбивающего ее с ног. Флоренс глубоко вздохнула, неимоверным усилием воли обретая устойчивость.

— Знаешь, Джекоб, ты просто уникальный человек. Тебе это известно? — Дыши, Флоренс, дыши! — Из всех, с кем мне когда-либо приходилось общаться, ты — единственный, в ком нет ни капли порядочности… Мы с Мириель для тебя просто марионетки, которыми ты крутишь и вертишь, как тебе заблагорассудится. И при этом у тебя еще хватает наглости выставлять виновницей меня. Тебе даже в голову не приходит, что нужно дать какие-то объяснения. Или хотя бы извиниться.

— Я не стал бы оскорблять тебя извинениями, — отвечал Джекоб до странного глухим и вялым голосом. — А объяснениям моим ты вряд ли поверишь. Я только могу признать, что и в самом деле поступил плохо. — Он отвел взгляд, чем немало удивил Флоренс: она никак не ожидала, что он сдастся первым. — И, полагаю, ты не поверишь, — продолжал Джекоб, занося свою длинную стройную ногу на капот и рассеянно проводя носком по глянцевой поверхности, — если я скажу, что постараюсь больше не быть таким безмозглым идиотом? — Он поднял голову, искоса взглянув на нее, и Флоренс на мгновение почудилось, что в его потемневших глазах промелькнуло искреннее раскаяние.

Не обольщайся, осадила она себя, не забывай, с кем имеешь дело.

— Ты прав. Что бы ты ни сказал, я никогда тебе не поверю, Джекоб, — бесстрастно подтвердила она, в душе обливаясь слезами. — Сколько я тебя знаю, все твои слова и поступки всегда были пронизаны ложью. Вряд ли стоит ожидать, что ты теперь вдруг захочешь измениться.

— Пожалуй, не стоит. — Он внезапно нагнулся и подхватил ящик с инструментами. — В связи с чем, полагаю, будет лучше, если мы теперь прекратим этот бессодержательный разговор и как можно скорее отправимся в Лондон… Вещи собрала? — поинтересовался он, укладывая в багажник громоздкий металлический ящик.

Флоренс была рада, что Джекоб убрал с глаз долой инструменты, иначе она наверняка схватила бы первый подвернувшийся под руку тяжелый предмет и приложилась бы им к его красивой голове. Изо всей силы.

Как он смеет оставаться таким хладнокровным, деловым, равнодушным, безразличным, в то время как она, оглушенная его предательством, едва соображает от потрясения.

— Да, собрала, — процедила Флоренс сквозь зубы. Как же она ненавидит его, ненавидит! И как же ей хочется заставить его страдать, корчиться от боли так, как страдает и корчится она. А еще больше ей хочется увидеть, как он страдает и корчится… Но разве это возможно? У него готов ответ на любой ее выпад. Его броню не пробить. — Если тебе это не составит труда, я попросила бы подбросить меня до деревни, — ледяным тоном добавила она. — Возле почты я видела объявление службы такси. Оттуда я поеду сама, если не возражаешь. Заранее благодарю.

— Не неси чепухи, Фло!

Его внезапная вспышка доставила бы ей удовольствие, если бы само восклицание не прозвучало как оскорбление. И тем не менее гнев ее несколько поутих. Все-таки ей удалось пробить трещину в его броне: если уж не раскаяние и смятение, то во всяком случае раздражение он выказал.