Возлюбленная террора

Господину Министру Внутренних Дел

Присяжного поверенного

Михаила Казимировича Вольского,

жит. в Лозанне (Швейцария)

ПРОШЕНИЕ

Постановлением Министра Внутренних Дел от 15 апреля 1906 года мне запрещено на 3 года жительство в губерниях Тамбовской, Саратовское, столичных и городах Харькове, Киеве и Одессе.

В виду этого постановления вынужден был выехать из Тамбова, где в течение четырех лет занимался адвокатурой и имел достаточную Практику. Получив от Тамбовского Губернатора заграничный паспорт, мы с женой уехали за границу, где жили в Карлсбаде, Гейдельберге, Наугейме, путешествовали по Швейцарии. В октябре 1906 года мы вернулись в Россию и поселились в Казани, где я занимался по уголовному праву, готовясь к магистерскому экзамену под руководством профессора Пионтковского.

В Казани умерла моя жена (в марте 1907 г. — Т. К.). Прожив здесь до мая 1907 года, я поселился на даче в семействе инженера Кнюпфер в имении Арцыбушевой близ Харькова. В августе 1907 года я вновь женился и поселился в Крыму в Алуште на даче Магденко. Проживя здесь до конца сентября, мы получили от Симферопольского Губернатора заграничный паспорт и, ввиду слабого здоровья жены, по совету врачей уехали на зиму в Лозанну, где и находимся в настоящее время.

За все это время я не имел абсолютно никакого отношения к политической деятельности не только нелегальной, но даже и легальной. Удостоверить это могли бы администрация перечисленных местностей России, и также правительственные агенты за границей.

Назначая мне административное взыскание, бывший тогда Министр Внутренних Дел господин Дурново лично сказал моей матери, что при одобрительном поведении наказание может быть сокращено. В настоящее время прошло почти две трети назначенного срока. Дальнейшее воспрещение жительства в Тамбове ставило бы меня в весьма затруднительное положение, ибо жена моя должна летом родить. Если нам нельзя будет жить в Тамбове, где живут мои родители, где я могу возобновить адвокатскую практику и вообще хорошо устроиться, то нам пришлось бы продолжать ютиться в меблированных комнатах при родах и с ребенком, что в высшей степени неудобно и вредно отразилось бы как на матери, так и на ребенке. Уж не говорю о том, что я принужден теперь, благодаря изгнанию из Тамбова, жить ничего лично не зарабатывая, и не только не облегчать жизнь моих родителей, но и наоборот обременять их.

Ввиду изложенного прошу Ваше Высокопревосходительство сократить на один год назначенный мне срок запрещения с 15 апреля 1908 года, если не в полном объеме, то хоть по отношению к Тамбовской губернии. Заявляю при этом, что это мое ходатайство вызвано не какими-либо политическими намерениями, а исключительно изложенными семейными и имущественными обстоятельствами.

Если Баше Высокопревосходительство не сочтет возможным удовлетворить это ходатайство, то прошу разрешить мне жительство хотя бы в Харькове, где живет с семейством отец моей жены инженер К. Э. Кнюпфер, в доме которого мы могли бы с женой и с ребенком прожить до окончания срока высылки из Тамбова.

Ответ на прошение покорнейше прошу сообщить моему отцу, присяжному поверенному Казимиру Казимировичу Вольскому в Тамбов.

5/18 марта 1908 года Михаил Вольский

Секретно

Начальнику Тамбовского

Губернского Жандармского

Управления.

Доношу, что 2 сего апреля около 12 часов ночи в городе Борисоглебске при выходе из квартиры девиц Ефремовых, на Дворянской улице, тремя выстрелами из револьвера убит подъесаул Аврамов. Вместе с ним находился Борисоглебский уездный исправник Протасов. Убийца не обнаружен.

5 апреля 1906 года

Капель стучала по крышам домов, талый снег опять превратил улицы Тамбова в непроходимое грязное месиво. Впрочем, это не так уж и огорчало его жителей. Весенняя грязь — явление быстро проходящее… А весна чувствовалась во всем: в веселом журчании Цны, освобождавшейся из-подо льда, в яркой синеве неба. Дни стали намного длиннее, темнело поздно.

В доме напротив земской аптеки, в квартире девиц Ефремовых вечеринка была в самом разгаре.

«Утро туманное, утро седое», — надрывно звенела гитара.

Чуть пьяный бас задушевно выводил строки известного романса: «Нивы печальные, снегом покрытые…»

Обладатель баса — высокий грузный мужчина лет около сорока — сидел, развалясь, на низеньком диванчике под ярким и пестрым ковром. Рядом с ним примостилась рыжая девица, ломаная и худая, как голодная кошка. Впрочем, такая же грациозная.

— Нехотя вспомнишь и время былое… — подпела она хрипловатым голосом. — Вспомнишь и лица, давно позабытые…

Дуэт был жестоко прерван стуком распахнувшейся двери.