Возлюбленная террора

— А ну, кончай тоску наводить! — В дверях стоял Петр Аврамов, высокий, большой, тоже чуть пьяный. — Протасов! Ежели охота тебе гитару мучить, так спой что-нибудь эдакое… Пристойное! А то развел тут турусы на колесах, девушка небось скучает. Правду я говорю, Лизонька? Ведь скучаете?

Девица улыбнулась, потянулась, но ответить не успела: вслед за Аврамовым на пороге возникла еще одна дама такая же рыжая и грациозная, но чуть полнее и ниже.

— Петенька, Петенька! — пропела она. — Как вам не стыдно! Ну почему же «турусы на колесах»? Это же Тургенев, высокое искусство!

— Извините, Антонина Ивановна, — Аврамов галантно склонился к ручке своей собеседницы, — не знал-с. Ежели вам нравится — пожалуйста. Готов признать это шедевром.

— Ах, Петенька, Петенька! — насмешливо сморщила нос Антонина Ивановна. — Он всегда так любезен, этот Петенька!

— Ну что, — спросил выбитый из колеи исправник Протасов, — я могу продолжать?

Он вопросительно посмотрел сначала на Аврамова, потом на Лизу. Та опять потянулась:

— Ах, нет, Александр Иванович. Давайте лучше споем «Хризантемы». Знаете?

И она, не дожидаясь, начала низким, неожиданно сильным голосом:

— Отцвели уж давно хризантемы в саду…

Протасов перебирал гитарные струны, стараясь подыграть певице.

Аврамов плюхнулся на низенький пуфик, стоявший рядом с диваном, и восторженно уставился на Лизу. Антонина Ивановна отошла к окну и вгляделась в сгущающиеся сумерки.

— Опустел наш сад, вас давно уж нет, и брожу я, весь измученный… s— пела Лиза.

— А вот и еще гости, — вдруг довольно громко и невпопад вскрикнула Антонина Ивановна.

Лиза сбилась и. замолчала. Аврамов раздраженно взглянул на Антонину и не сдержался.

— Кого еще принесло? — Заметив удивленно вздернутые брови и сжавшиеся губы женщины, быстро поправился: — Виноват-с.

Антонина Ивановна хотела было что-то сказать, но в этот момент раздался стук дверного молотка.

Она кинула на Аврамова осуждающий взгляд и быстро вышла в прихожую, прикрыв за собой дверь. Оттуда послышались возбужденные голоса, мужской и женский, потом — короткий нервный смешок. Затем стало тихо — словно говорящие перешли на шепот. Дверь распахнулась, и в комнату вернулась Антонина в сопровождении молодой круглолицей барышни, по виду гимназистки, с длинной светлой косой, перекинутой на высокую грудь. Аврамов сразу оценил стать и повадку незнакомки. «Барышня из благородных! И я ее… Точно, я ее уже где-то видел! Что же она у Ефремовых-то делает…»

— Моя знакомая, Наталья Павловна Ламанская, — представила Антонина.

— Да мы с Натальей Павловной тоже знакомы! — Протасов отложил гитару, встал и поклонился: — Очень рад видеть вас. Что, отец в добром здравии?

— Спасибо, — голос у барышни мелодичный и звонкий, как колокольчик.

Аврамов подошел к пухленькой белой ручке:

— Счастлив быть представленным. Не имел чести до сих пор быть знакомым со столь очаровательной дамой.

Ламанская засмеялась:

— Ну уж! А вот я вас помню! Мы не раз с вами виделись, просто вы на меня внимания не обращали.

Аврамов уставился на нее в немом удивлении. Протасов усмехнулся:

— Наталья Павловна — дочь бывшего борисоглебского исправника, господина Ламанского. И ты ее, разумеется, не раз встречал.

— Ну уж нет, — горячо возразил Аврамов. — Наталью Павловну, раз встретив, забыть уже невозможно.

В этот момент Протасов заметил, что в комнате появилось еще одно новое лицо. Высокий прыщавый юноша, по виду студент, жался в уголке, не решаясь напомнить о себе хозяевам. Но, как выяснилось, Антонина о нем и не забывала.

— Вот, студент Юрий Крюченков, — сказала она, подталкивая юношу вперед. — Прошу любить и жаловать.

Студент залился ярко-пунцовым румянцем и пробормотал нечто нечленораздельное, что при большом желании можно было принять за приветствие.

Прибытие новых гостей только оживило и без того приятный вечер. Аврамов уже не отходил от Ламанской, ухаживая за ней напропалую. Наталья Павловна охотно смеялась его шуткам, мило откидывая назад хорошенькую головку и демонстрируя прекрасные белые зубки. Антонина и Лиза пели дуэтом, Протасов им аккомпанировал, а студент Крюченков сидел в углу и краснел от жары и смущения.

Около одиннадцати Наталья Ламанская кинула быстрый взгляд па часы и с сожалением поднялась:

— Мне пора.

— Куда же вы, Наталья Павловна, — запротестовал Аврамов, — время не такое уж и позднее.

— Нет, пора, — вздохнула Ламанская. — Я и так засиделась дольше, чем собиралась.

Аврамов театральным жестом прижал руку к сердцу:

— Наталья Павловна, не будьте так жестоки!

Ламанская кокетливо взглянула на своего поклонника:

— Жестока? Почему же? Я разрешаю вам… — она сделала многозначительную паузу, — я разрешаю вам проводить меня домой.

Обрадованный Аврамов вышел в прихожую вслед за Ламанской, помог ей надеть шубку и ботинки, ухитрился даже украдкой пожать хорошенькую ручку… Ручка не отдернулась. Схватив тросточку, стоявшую в углу прихожей, Аврамов галантно распахнул перед своей дамой дверь. Он уже предвкушал восхитительное окончание столь приятного вечера, когда пухлые розовые губки Натальи Ламанской прижмутся при прощании к его губам…