Мы снова были лучшие друзья с мальчиком, хотя на дне моей души остался мутноватый осадок. Франц все же еще дитя… причем, дитя своего отца и своего времени. Он не может понять меня по-настоящему и не гарантирует мне защиту. Но тогда я сама попробую хоть немного защитить его от тех сомнений и неурядиц, что в каждую эпоху одинаково больно ранят детские души.
Я тоже здесь одна и только крохотная иллюзия некой духовной связи с Грау придает мне сил. Но вот только ли духовной… Весь этот вечер Отто будто ненароком пытался ко мне прикоснуться, садился рядом, мимолетно задевал плечом, брал за руку. Меня это волновало и тревожило, сама ведь не маленькая, должна все понимать. И я, конечно, все-все прекрасно понимала.
Даже разница эпох и весь наш индивидуальный жизненный опыт не имеют ни малейшего значения перед чем-то неумолимо древним, что упорно поднимается по крови, наполняя сердца сладким ядом. Вечным и каждый раз новым соком желания соединиться с себе подобным, найти свою половину, обрести целостность, слившись с другим и душой и телом. Но как же понять, как убедиться, что это именно твое… и не отравит ли «сладкий яд» после всю твою жизнь, причиняя немыслимые мучения?
Итак, наши разногласия с Францем на чердаке были оставлены в прошлом, мы снова развеселились и я стала вспоминать разные хорошие песенки своего времени. Что там говорить, пела я куда как лучше Отто, у него, кстати, был хороший голос, но подводил слух и роль скоро солистки перешла ко мне. Грау взялся только аккомпанировать.
Я хотела исполнить что-то в духе восьмидесятых годов двадцатого века, мне казалось, это будет ближе к ребятам и они лучше поймут наши старые песни. Но выбранные мною темы отличались изрядным разнообразием:
— Про летчиков я слушать не буду! Прекрати немедленно!
— Есть, сэр! Тогда другое, повеселей…
В моем представлении это была самая настоящая озорная немецкая песенка для развлечения непритязательной публики в пивной. Но чему сильно радоваться… пройдет несколько лет и немецкие пивные опустеют.
—
Исподволь я переключилась на Цоя. Грау понравились его песни, а я поверить не могла, что такое возможно. Июнь сорок первого года и в центре оккупированной Польши немецкий лейтенант с горящими глазами подпевает русской девушке из далекого будущего:
О чем мы с тобой поем, Грау? О чем хотел сказать Цой в этой песне… Война есть вечное и неизбежное зло, но всегда будут и те, кто заканчивает войны, кто побеждает - силой оружия, силой духа, силой правды. «У кого правда, тот и сильней!»
Но у каждого свое представление о правде. Значит, нужно мериться еще и верой… значит, существует одна какая-то высшая, главная Правда, и те, кто ее носят в своих сердцах - побеждают! Поймет ли это Грау… поймут ли те, кто вернется из русских лагерей для военнопленных в Германию.
— Все, о войне довольно! Спой лучше о любви.