Возмездие

Тело налилось странной тяжестью – и ноги, ноги словно свинцовые, а глупые на вид сандалии все-таки испачкались – на подошву толстым слоем налипла грязь. И эта приставшая земля так тяжела, что шагу ступить невозможно.

Смотрю на маму и понимаю, что она вот-вот пройдет мимо, даже не обернувшись, не заметив меня, не обняв. От обиды в горле застревает ком – такой плотный, что нечем дышать, на глаза наворачиваются горячие слезы. Хочется крикнуть «мама!», но губы склеились – сухие, только до ранок искусанные.

Мамочка одета легко – не по погоде: в летний, цветастый сарафан, а волосы сколоты в пышный хвост на макушке – кудри так и ластятся к плечам, вьются. Она подходит к дому, легко ступает на резное крылечко, протягивает руку к дверной ручке, и, словно слыша немой крик, оборачивается.

Ее лицо будто светится изнутри – добрые глаза лучатся любовью.

Оказывается, мы так похожи… и зря, зря все видели во мне только отцовские черты, ведь судить было так рано… те же скулы, разрез глаз, губы, волосы, походка, наклон головы.

Родной человек, мой! Как же я соскучилась! До впившихся в ладони ногтей, как заноз, до искусанных изнутри щек… и это такая бесконечная мука, почему-то быть без матери.

- Не плачь, - говорит мама.

Ее лицо стирается, постепенно размываются черты, но голос спокоен и ласков.

- Не бойся, всё у тебя, деточка, будет хорошо. Мы с папой любим тебя и гордимся, - она посылает последнюю улыбку, и легкий, как выпавшее из перины перышко, воздушный поцелуй.

По щеке катится слеза – щекотная, но стереть ее - нет сил.

Мамин силуэт исчезает, но остается палисадник, лавочка и яблони. Шмель, на ухо жужжащий. Запах весны – сладкий-сладкий.

И горе – такое острое, вдруг отступает. Вместо него в душе обосновывается умиротворение – мягкое, как кошачья поступь, и становится хорошо. Так хорошо, что высыхают слезы.

***

Когда я открыла глаза, оказалось, что солнце стоит в зените. Счастливчик спал в ногах, отчего те абсолютно затекли. Пришлось вертеть стопами, разгоняя кровь, и ощущения эти были непередаваемыми, но, они меркли по сравнению с послевкусием ото сна.

Мама приснилась впервые после похорон, и вот такой – бесконечно счастливой, красивой, я хотела бы запомнить ее навсегда. И еще – навестить бы, убраться на могилах, рассказать новости. Когда все закончится – обязательно.

От резких движений кот проснулся, потянулся, зевнул по всю пасть, так, что показалось розовое в темную крапинку, ребристое нёбо, и сиганул с постели. Надо думать, проголодался.

Из кухни плыл запах кофе, а так же слышались невразумительные песенки – такое бодрое хозяйское бормотание себе под нос. И как бы мне не хотелось бесследно испариться из этой комнаты, а еще лучше напрочь с планеты, пришлось вставать и показываться живым существам в лице Третьего, и морды ускакавшего на звук лязганья приборов, Счастливчика.

У Третьего было отличное настроение, и я непроизвольно им залюбовалась. Он мазал горячие тосты сливочным маслом, и при этом что-то тихо приговаривал коту. Одет оказался по-домашнему – в белую футболку, синие джинсы; стоял босиком, будто не страшился зимних сквозняков. Глядя на чужие голые стопы, у меня по спине мурашки побежали – что еще взять с мерзлячки, что круглый год ходит в теплых носках.

Волосы у Третьего растрепались, на темечке возник вихрь, будто корова лизнула. Кот же сидел на подоконнике, ритмично бил хвостом и щурился на зимнем солнце. Со стороны казалось, что Счастливчик ведет себя донельзя пренебрежительно по отношению к хозяину дома – вроде бы как вертит носом, не слушая наставлений, но на самом деле кот просто отвлекся на воробья, что присел на карниз.

Идиллия и только.

Сама я отвыкла от таких пейзажей. Да и видела ли их вообще? Родители при мне особенно не миловались, предпочитая немо общаться влюбленными взглядами, да и погибли рано – не успела я и школы закончить.

Замуж выскочила, поспешив, но Вадим как-то не стремился к романтичным проявлениям – уходил на работу, когда я еще спала, а приходя, допоздна смотрел телевизор и ложился спать. Все наши ласки и нежности сводились к супружеской возне под одеялом. А чтоб вот так – смотреть, как мужчина готовит тебе завтрак, варит кофе, мурлычет себе под нос замысловатый мотивчик… было в этом что-то притягательное, отчего хотелось улыбаться. Пусть даже этот мужчина откровенно заявил, что хочет исключительно секса в обмен на услугу.

Я хмыкнула в ответ на мысли, чем себя и обнаружила.

- Ты уже встала? Доброго дня, - поприветствовал Третий, обернувшись на звук.

- Привет, - просто сказала я.

Прошла к столу, налила кофе.

- Что твой зверь предпочитает на завтрак? Я спрашивал, но он, знаешь ли, не очень разговорчив, - Артем поставил на стол тарелки, открыл холодильник, а потом глянул на меня вопросительно.

- Сосиски есть? – подумав мгновение, решила, что лучше уж эта гадость вместо ничего.

Третий нагнулся, проверяя, есть ли, а потом кивнул.

- Будешь сосиску? - спросила я у кота.

Он повернул морду и лениво прищурил глаз. Третий на наше общение глядел, ухмыляясь.