Возмездие

«Существует и уже правильно действует единственно непобедимая сила, способная освободить крестьянство из-под тяжкой „власти земли“, из рабства природы. Сила эта — разум и воля рабочего класса. На этот класс историей возложена обязанность вырвать всю массу крестьянства из цепких звериных лап частной собственности, уродующей жизнь всех людей… Силища рабочего класса несёт крестьянству действительно — и навеки! — освобождение от каторжной жизни».

Мужик, оторванный от своей скудной неурожайной десятины, уверенно, как и пролетарий города, запевал с вызовом всему миру: «Мы наш, мы новый мир построим!»

В Ленинграде, где не стало негодяя Зиновьева, великий писатель встретился с великим учёным И. П. Павловым. Замечательный физиолог, лауреат Нобелевской премии, имел обыкновение задираться, вызывая собеседника на спор. Покорных соглашателей он не выносил. Так он поступил и с Горьким.

Алексей Максимович увидел глубокого старца со скверным характером. В царские времена И. П. Павлов выслужил генеральский чин (персона четвёртого класса). Академии и научные общества 132 стран мира избрали русского учёного своим действительным членом. На своём рабочем пиджаке старик небрежно носил ордена св. Владимира и св. Станислава, а также французский орден Почётного легиона.

Старый учёный, создатель учения о высшей нервной деятельности, бравировал независимостью своих суждений. К тому же он понимал, что Горький по возрасту годится ему в сыновья.

— Мозг человеческий, — с напускной сердитостью заговорил он, — воспринимает впечатления и реагирует на них различно. Я ищу причину этого в биологической химии. Вы же — в какой-то, простите, химии социальной. Мне лично такая совершенно не знакома!

Алексей Максимович интуитивно нашёл верный тон. Старик жил в своих Колтушках анахоретом. Намолчавшись в одиночестве, он испытывал жгучую потребность в мозговой гимнастике. Ему хотелось поговорить, поспорить, но с человеком, равным хотя бы самому себе. И у двух великих русских затеялось своеобразное фехтование… Под конец они, получив невыразимое удовольствие от разговора, сошлись на том, что в наши дни обессмысленная власть капитала породила рецидивы средневековой дикости и зверства, — оба они имели в виду современный фашизм, этот кровавый и гнусный конец царства капитала.

— Надолго изволили пожаловать? — язвительно осведомился академик.

Горький смиренно ответил, что вроде бы насовсем.

— И прекрасно! — одобрил Павлов. — Дома, дома надо жить!

Дома… Да, надо возвращаться. Обстановка в родном доме изменилась неузнаваемо. Пока ещё имелись силы, следовало влезать в хомут и помогать Сталину строить новую Россию.

Уезжая в последний раз в Италию, в 1931 году, Алексей Максимович выступил в «Правде» с предложением создать «Историю фабрик и заводов». Этот почин родил ещё одну увлекательную и полезную затею: начать выпуск журнала «Наши достижения».

Автор романа «Мать» считал, что русскому народу есть на что оглянуться и уж, разумеется, найдётся, чем и погордиться!

Став негласным наркомом советской культуры, Горький часто принимал Вождя в своём особняке у Никитских ворот. Сначала Иосиф Виссарионович приезжал с друзьями по Политбюро, затем стал заезжать один. Ему нравились спокойные неторопливые беседы у огня камина. Два собеседника разговаривали как бы на равных — без малейших опасений промолвить слово невпопад. Ни тому и ни другому не надо было ничего рассказывать о нищете: оба знали горький хлеб лишений, с этим родились, на этом выросли. Сталина привлекала поддержка Горьким его дерзких планов преобразования села. Такого, как теперь в СССР, не было нигде и никогда. Гордились тем, что кормили хлебом Европу, а у самих от голода вымирали волостями и уездами. Мужика-единоличника пришлось носом совать в выгоду коллективного труда (как некогда в полезность картофеля). Колхозная молодёжь впервые узнала вкус занятий спортом, приохотилась к избе-читальне, по деревням запела клубная самодеятельность. Алексей Максимович поверил, что своими глазами увидит колхозных стариков, сидящих на завалинках с книжками в руках.

Изъяны коллективизации? К сожалению, обойтись без этого не удалось. Сказывалась необыкновенность затеваемых перемен, имело место и головотяпство, ретивое усердие обыкновенных дураков. Власть в таких случаях действовала жестоко, отшибая охоту навсегда. (О сознательном вредительстве тогда ещё не говорилось в полный голос, но фигура государственного дурака, наделённого властью, уже вставала во весь рост. Дурак, да ещё с партбилетом — страшно представить, что он способен натворить!)

Задумчиво уставившись на огонь камина, Иосиф Виссарионович тогда признался, что сельскому населению придётся стать единственной колонией страны, — программа индустриализации будет осуществляться исключительно за счёт совхозов и колхозов. Денег советской власти брать совершенно негде (не в долги же за границей залезать!). Резерв один-единственный — внутренний: затягивать потуже пояса.

— Ради такого не грех и демократией поступиться, — поддержал Горький.