Возмездие

Философов разозлился — сколько раз он просил, чтобы ему не давали поручений конспиративного характера!! Не умеет он! Не умеет и уже не научится. Но об этом попросил сам Савинков. Когда они говорили по телефону по поводу приезда Федорова, Савинков сказал: «Попробуйте-ка, очень между прочим, спросить у него, что там с Павловским, и посмотрите, как он встретит этот вопрос…» Вот и спросил и конечно же сделал это не лучшим образом!!

— Я видел его только один раз, — ответил Федоров, — он был на заседании, когда мы избирали объединенный руководящий центр.

— По моему предложению полковник Павловский введен в состав центра, — важно вставил Шешеня.

— Что я могу сказать о нем? — продолжал Федоров. — Павловский — мужчина очень красивый. На заседании молчал. А что он при этом думал о нас, вы, конечно, узнаете из его письма.

— Какого письма? — удивился Философов.

— Мы ничего не получали, — добавил Шевченко.

Федоров перевел строгий взгляд на Шешеню:

— В чем дело, Леонид Данилович?

— Да я… просто момента не случилось… беседуем ведь… — оправдывался Шешеня, вынимая из кармана запечатанный конверт и передавая его Философову.

— Ну вот, а господину Савинкову его письмо везу я, — добавил Федоров.

По тому, как Философов нервно распечатывал письмо, а подсевший к нему Шевченко внимательно оглядывал конверт, было ясно, какое большое значение придавали они получению письма от Павловского. Шевченко читал письмо через плечо Философова, и, когда тот, переворачивая лист письма, взял его в другую руку, Шевченко пришлось перейти к другому плечу. Все это не укрылось от взгляда Федорова, который, пока они читали письмо, вполголоса говорил Шешене:

— В случае если вы обратно отправитесь до моего возвращения из Парижа, попросите господина Философова поставить меня об этом в известность.

Письмо прочитано, и Философов откладывает его с нескрываемым вздохом облегчения.

— Кто будет рад, так это Борис Викторович, — говорит он, еще раз выдавая особый их интерес к положению Павловского в Москве. Все-таки они чего-то, очевидно, боялись, и молчание Павловского их тревожило…

— Капитан Секунда выдал вам билет до Парижа без задержки? — спросил Философов просто так, чтобы не висела дольше неловкая пауза, но его ожидал ответ весьма неожиданный:

— В услугах капитана Секунды я попросту не нуждался, у меня оплаченный билет Москва — Париж.

— Как это?

— Очень просто: теперь я действую уже не как оппозиционер-одиночка, а с согласия всего центрального комитета «ЛД», а значит, могу воспользоваться возможностью получить служебную командировку в Париж. Что я и сделал.

— Зачем же вы пробирались через границу? — спросил Шевченко.

— Есть, господин Шевченко, прекрасное чувство товарищества — слыхали о таком? Вы хотели, чтобы я катил в мягком вагоне, а Шешеня, человек, который для нас явился первым и пока единственным звеном очень важной для нас связи, шел пешком? И кроме того, я уже убедился, что переход через границу организован великолепно. И есть в нем, если хотите, привлекательная романтика.

— Я сам просил Андрея Павловича, чтобы он ехал, ну, а они… вот так, со мною вместе… — виновато сказал Шешеня.

Федоров поехал на вокзал.

Пока он будет ехать в поезде, Философов трижды поговорит по телефону с Савинковым. В одном из разговоров ими будет допущено даже серьезное нарушение конспирации (это будет зафиксировано польской разведкой, которая, конечно, подслушивала разговоры). Философов по телефону прочтет Савинкову почти все письмо, полученное им от Павловского. Прослушав письмо, Савинков скажет:

— Это он… и только он… И он не из тех, кто может писать письма под диктовку!..

Да, чекисты рассчитывали и на это — на безграничную уверенность Савинкова в том, что Павловский изменить не может. Что угодно, только не это!

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ

Когда Федоров вышел из здания парижского вокзала, было утро раннего лета — мягкое, нежное. Над Парижем простиралось высокое бледно-голубое небо, пересеченное грядой легких, как перышки, облаков. Деревья на бульваре были в молодой, веселой зелени, а в воздухе летал тополиный пух. В распахнутых окнах домов на подоконниках лежали перины, одеяла, подушки — белые, синие, розовые, дома от этого стали похожи на корабли с разноцветными флагами. Навстречу зеленщик катил тележку со своим весенним товаром — пучки лука, как факелы зеленого огня, яркий редис и салат. Кованые колеса тележки весело гремели по мостовой.