Федоров вдруг увидел все это и остановился, пораженный красотой летнего утра. На маленьком бульварчике он присел на скамейку. Кажется, впервые он сознавал, что в Париже, кроме Савинкова, есть еще другая, настоящая человеческая жизнь. На соседней скамейке сидел костлявый старик с худым, давно не бритым лицом, он рассеянно смотрел на голубей, расхаживающих у его ног. Кто он? Как он живет? О чем думает? Подойти бы к нему, поговорить о жизни… Двое мальчишек прошли мимо, таинственно о чем-то перешептываясь. Один из них, черный, курчавый, шагал по-взрослому, засунув руки в карманы залатанных на заду брюк, и был он страшно важен и независим. «Гаврош», — улыбнулся Федоров.
И вдруг он вспомнил давнее-давнее. Впрочем, не такое уж давнее — девятьсот пятый год, студенческая его пора в Харькове. Реакция уже расправлялась с революцией. О политической сходке студентов нечего было и думать. Решили перехитрить власти и устроили вечер, посвященный французскому писателю Виктору Гюго. Ректор дал на этот вечер позволение, а полиция — благосклонное разрешение. На сцене было одновременно два докладчика о творчестве Гюго. Федоров говорил о стихах, а его товарищ Леня Маханьков докладывал о романе Гюго «Отверженные», и так докладывал, что получалось, вроде он говорит про Россию. А Федоров в намеченных заранее местах декламировал стихи. Сейчас припомнились ему только четыре строчки:
Да, не думал Федоров тогда, что ему придется побывать в легендарном городе первой революции — Париже.
Но Федоров вспомнил о деле, и будто поблекло весеннее утро или глаза перестали его видеть. Он встал и зашагал к центру, где была улица де Любек…
Они встретились как давние добрые знакомые. Борис Викторович держался непринужденно, даже весело.
— Ну что, Андрей Павлович, — не идет гора к Магомету, так Магомет?.. Между прочим, всю жизнь не знаю точно, кто к кому не идет, кто, так сказать, важней по чину.
— Конечно, Магомет считал себя важнее, — смеялся Федоров, пожимая сухую, сильную руку Савинкова.
— Чур, я Магомет! — весело воскликнул Савинков и повел Федорова к окну, где стояли два старых кожаных кресла.
— Вы, наверно, считаете меня зарвавшимся эгоистом, которому своя рубашка дороже рубища России, но вы будете неправы, — продолжал Савинков все так же весело, однако Федоров видел, что на самом деле ему совсем не весело, а его глаза насторожены.
Артузов считал, что в эту поездку Федоров должен атаковать Савинкова решительно и резко — на данном этапе представители столь сильной организации, как «ЛД», должны вести себя именно так, если они не хотят подорвать свой авторитет.
— Мы ничего не имеем против господина Павловского, — сказал Федоров, никак не реагируя на слова Савинкова. — Более того — нам не хватает людей его воли и решимости, но он, к сожалению, еще не Савинков, к чьему авторитету мы до сих пор обращались.
— В моем ЦК Павловский — второй человек, — заметил Савинков.
Федоров отлично знает, что он врет, — никто из членов ЦК НСЗРиС не может даже подумать о таком своем положении рядом со своим лидером.
— Как здоровье Павловского? Он уезжал с ангиной, — поинтересовался Савинков.
Федоров достал из кармана и протянул Савинкову два конверта. Это письма от Павловского и от руководителя «ЛД» Твердова.
— Надеюсь, что Сергей Эдуардович пишет вам и о своем здоровье, — сказал Федоров. — Во всяком случае, выглядит он отлично…
Быстрым движением Савинков схватил оба письма.
— Спасибо, — отрывисто сказал он и начал рассматривать конверты, держа их у самых глаз. Желание сейчас же распечатать и прочитать письма было очень велико, но он еще раз поблагодарил Федорова и положил их на стол.
— Я слушаю вас, господин Мухин. Очень внимательно слушаю…
Но Федоров попросил его прочитать письма:
— Во-первых, я боюсь, что без этого у нас не получится спокойного разговора. Во-вторых, по письмам у вас могут появиться вопросы…
Одно мгновение Савинков хотел сказать: «Прочту потом», — но не выдержал и, бормоча извинения, стал разрывать конверт.
Федоров меж тем закурил, взял лежавшую на столе французскую газету «Тан» и углубился в статью о французских тревогах по поводу неустойчивости франка на европейском рынке.
Савинков прочитал письмо Павловского довольно быстро и, отложив его в сторону, мгновенно прочитал коротенькое письмо Твердова.
Федоров шумно сложил газету, демонстративно положил ее на стол, но и этим не привлек внимания Савинкова. Только минуту-другую спустя Савинков, медленно выходя из задумчивости, сказал негромко:
— Я ему завидую — он в России.
— Борис Викторович, умоляю вас, давайте перейдем, наконец, от мелодекламации к делу, — взмолился Федоров. — Кроме всего прочего, я крайне ограничен временем — у меня в Париже на этот раз довольно сложные служебные дела.