Возмездие

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

Ночь перед заседанием объединенного руководящего центра Павловский почти не спал. Весь день и вечер накануне прошли в подготовке к этому заседанию — чекисты учили его, как себя вести, что и как говорить, кого поддерживать, кому возражать. Сейчас он должен вытерпеть все! Единственно умная для него тактика — беспрекословное выполнение всех требований чекистов. Только это продлит ему жизнь! А в каждом дне жизни может возникнуть возможность побега. Мысль о побеге не оставляет его. Пиляр знает это и вчера сказал: «Бежать вам некуда, в России мы вас и под землей найдем, а за границей вас ликвидирует контрразведка Савинкова». Но Павловский думает другое: «Если я спасу Савинкова, мне простится все…»

Одному бежать трудно. Нужен сообщник! Фомичев — тупица и трус, как слепой осел, ходит у чекистов на короткой веревке, и вдобавок вот-вот его тоже упрячут за решетку. Фомичев отпадает. А сообщник нужен! В одиночку трудно не то что выскочить из такого капкана, но даже отправить на волю весточку хотя бы в два слова. Павловский думает только об этом, тщательно разбирает возможные варианты побега. Он должен бежать! Побег — это единственный шанс спасти жизнь!

Сегодня его повезут на заседание, небось в легковой. Что, если в самом центре города рвануться из машины, поднять шум, кричать: «Спасите Савинкова!..» Об этом уличном происшествии узнают в каком-нибудь иностранном посольстве, все поймут и примут необходимые меры. Он может тогда сказать, что сделал все, что мог, для спасения Савинкова. Но кому он может это сказать? Покойникам, которые будут лежать рядом с ним в морге?

Погибнуть за вождя… Сколько раз они говорили с Савинковым об этом. Почему-то обычно Савинков сам затевал такие разговоры. Однажды он сказал: «На вас, Серж, я полагаюсь больше, чем на себя, вы храбрее меня». Прощаясь перед этой проклятой поездкой в Москву, Савинков сказал ему: «У красных руки коротки добраться до таких боевиков, как вы…» Легко ему бросаться фразами, сидя в Париже. Но сам он разве не говорил Савинкову, что по его приказу готов с одним наганом идти на большевистский Кремль?..

Павловский резко встал с койки и замер, пораженный пришедшей ему в голову мыслью — в самом деле, зачем Савинков послал его в Москву? Говоря по-военному, он послал его разведать обстановку. Но Савинков сказал ему буквально так: «Я посылаю вас в Москву потому, что у меня нет ни малейшего основания не верить Зекунову, Шешене и представителю „ЛД“ Андрею Павловичу Мухину». Значит, у него не было оснований не верить Зекунову, Шешене и Мухину. И все-таки он послал его. И конечно, только с одной целью — еще и еще раз перестраховать свою собственную драгоценную жизнь. Зачем ему прыгать босиком на битое стекло? Пусть первым прыгнет кто-то другой!..

Павловского вдруг захлестнула лютая злоба на Савинкова. Но спустя минуту он опомнился. В самом деле, разве мог Савинков знать, что ждало Павловского в Москве и разве послал бы он его, если бы знал? Но тогда, значит, он не верил ни Зекунову, ни Шешене, ни Мухину? А если так, то должен был сказать об этом прямо, и тогда он, Павловский, повел бы себя в Москве гораздо осторожнее…

Неужели Савинков и с ним двуличен? Как всегда, двуличен он с тем же Философовым или Деренталем, которых открыто называет своими верными друзьями, а наедине с Павловским зовет их нахлебниками. Но зачем, зачем ему быть двуличным перед человеком, которого он называл своей верной тенью и которому чуть не каждый день еще совсем недавно клялся в своей благодарной любви?

Вдруг Павловский злорадно подумал, что хорошо, если бы исполнилось пророчество чекиста Пиляра и Савинков приехал бы в Москву. Хотел бы Павловский посмотреть, как поведет себя вождь, когда какой-нибудь Пиляр начнет учить его безмятежно улыбаться!

Но хватит! Савинков пока еще в Париже, а он, Павловский, здесь, в одиночке на Лубянке, и сегодня ему предстоит серьезнейший экзамен на право продлить свою жизнь. Нужно вспомнить все, что он должен проделать сегодня там, на липовом заседании, где чекисты будут дурачить Фомичева.

На заседание ОРЦ Фомичева должен был привезти из Царицына чекист Демиденко, ставший «хозяином» новой дачи, где Фомичев остановился.

Заседание было назначено на двенадцать часов дня. В девять утра Демиденко и Фомичев завтракали на даче, поджидая из города связного, который должен был привезти установленный на сегодня пароль и подтверждение, что заседание состоится. Завтрак был обильный — с водочкой, икрой и прочей не дешевой снедью. Пить Фомичев отказался, Демиденко его не уговаривал и сам тоже только чуть пригубил.

В открытое окно они видели запущенный сад, откуда в комнату лился душный запах черемухи. В кустах пищали птицы. Маленькая елочка стояла у веранды, как часовой в зеленой бурке.

— Какой прекрасной могла быть жизнь! — мечтательно сказал Демиденко. Он перевел взгляд на Фомичева и подумал: «Если бы тебя, сволочь, не принесло, я бы сейчас с сынишкой баловался…» — и продолжал: — А люди будто нарочно сговорились мешать друг другу жить.