Возмездие

— Без всяких «но!» — Резко отсек все возражения глава. — Вы свой пост занимаете не для того, чтобы толкать пламенные патетические речи, соответственно, и я жду от вас зрелых взвешенных действий, а не эмоциональных импульсов. Этот вопрос закрыт. Работайте, господа.

Когда оба подчиненных вышли из кабинета, президент ссутулился в своем кресле и потер ладонями уставшие глаза. Слишком много тяжелых решений предстояло еще принять в ближайшее время. Слишком много…

* * *

Я не знаю, сколько времени мое тело провисело размазанным по стене. По внутренним ощущениям прошли годы, но в реальности минуло вряд ли больше пары дней. Мой организм застыл в пиковом напряжении, словно заглючивший компьютер, будучи не в силах ни выключиться, ни сбросить обороты. Гудящий поток Силы стремительно истончался, латая немыслимые для любого живого существа повреждения, и я искренне надеялся, что ее запаса мне не хватит. Хитрый дар сразу почуял, что его носителю угрожает опасность, и быстро перешел в энергосберегающий режим, начав экстренно обрубать связи с тысячами марионеток сразу после взрыва. Он заботливо сберегал каждую капельку Тьмы, чтобы поделиться со мной, лишь бы я снова ожил. Спасибо тебе, богомерзкая тварь, но я не нуждаюсь в этом.

Я больше не хотел продолжать жить с таким неподъемным багажом грехов, который тащился за мной. Я потерял право называться человеком, и было справедливо, если бы мой труп так и остался навеки распластанным на холодном бетоне посреди радиоактивных руин.

Все это время, каждую минуту, каждую долю секунды я прокручивал в голове эпизоды последних месяцев своей жизни. И эти воспоминания раскаленными гвоздями жгли мое сознание, которое лишь по какому-то недоразумению еще не покинуло бренную плоть. Уверен, будь у меня силы пошевелиться, я бы попытался с собой что-нибудь сделать. Например, довести дело до конца, спалить к чертям собачьим это вместилище Зла, которым было мое тело. Я даже не мог выпустить Силу, чтобы поднять какого-нибудь близлежащего мертвеца, чтобы тот сумел окончательно добить меня.

Но чего нет, того нет. Я был лишен любой возможности окончательно помножить самого себя на ноль, и мне не оставалось ничего другого, кроме как медленно уничтожать свою личность муками совести. Тому, что я творил, нет никакого оправдания, и быть не может. Я могу себя утешить лишь тем, что в таком состоянии моя сущность никому не в состоянии навредить…

Спустя еще некоторое время я вновь обрел возможность слышать. Проклятый дар упорно тащил меня обратно в мир живых, хоть я и пытался ему сопротивляться. Первые звуки были едва слышимыми, но мне, пробывшему бесконечно долго в абсолютном мертвенном безмолвии, они показались оглушительнее рева турбины взлетающего самолета.

Кстати, именно за гул двигателей я и принял эти звуки, однако совсем скоро понял, что это шумит дождь. Самый обычный и простой дождь. Вроде бы, на дворе был февраль? Хотя, чему я удивляюсь, в последние годы это вовсе нередкое явление для средней полосы. Я уже даже не могу припомнить, когда последний раз видел в Москве нормальный полноценный снег, а не жидкую коричневую кашу.

Как оказалось, мир был полон прекрасных звуков, слушая которые я мог ненадолго покинуть чертоги своей мысленной тюрьмы. Падение капель, далекий гул работающей техники, хлопанье крыльев пролетающих в вышине птиц… даже совсем близко к эпицентру взрыва, который смел меня, как бумажный самолетик, мир продолжал жить. Все вокруг продолжало идти своим чередом, несмотря на все те ужасы, что творились прямо здесь, а я мог это слышать. И это ласкало мой слух лучше любой музыки.

К какому-то моменту я даже испытал некое подобие умиротворения. Да, я чудовище, но теперь мир надежно защищен от меня. Я просто лежу тут, безвреднее затерявшегося в высокой траве дырявого дачного шланга, и страдаю, истязая самого себя. Больше ни от моих действий, ни от моих решений ничего не зависит, и я, в кои-то веки, мог быть совершенно спокойным.

Однако мое уединение было прервано появлением людей. Они ходили, топали, собирали тела павших, что-то обсуждали между собой и тревожили наш покой. Если бы я был способен, то я бы крикнул им, чтоб убирались прочь, но все, что мне было сейчас доступно, это лишь вяло катать в остатках своего мозга неповоротливые мысли. Хотя, должен признать, реакция ликвидаторов (ну а кем еще могли быть эти люди?) на недобитого мертвеца могла бы быть весьма забавной.

— О, смотри, этого вообще мощно размазало. Бедолага.

— Ага, и не говори. Если б ты не сказал, то я в нем даже труп бы не признал.

Голоса доносились до меня явно чем-то приглушенные, может резиной противогазов, а может и защитным стеклом более надежных спецкостюмов. Почему-то у меня сложилось впечатление, что речь идет именно обо мне…

Где-то над моим ухом раздались щелчки, до боли напоминающие звуки, издаваемые счетчиком Гейгера.

— Ого, ты посмотри, как фонит! А он ведь от взрыва достаточно далеко!

— Видимо, взрывной волной отбросило сюда, — послышался голос второго невидимого собеседника. — Тут ведь как раз прямая дорога по проспекту до кратера.