Возмездие

В сарай, куда его сопроводил молодой высокий милиционер, Сергей Николаевич вошел с опаской. Зайдя внутрь со света, он не сразу смог рассмотреть в полумраке, что там происходит, только заметил, что несколько человек суетились вокруг чего-то в углу. Один из них, видимо, милицейский фотограф, щелкал затвором фотоаппарата, озаряя окружающее вспышкой.

Подойдя поближе, в момент очередной вспышки, Сергей Николаевич и увидел своего зятя. Тот сидел на ящике, привалившись спиной к стене, глаза его безучастно смотрели перед собой, брюки были почему-то спущены, а весь его пах и голые худые ляжки были залиты чем-то черным. В одной руке у него был зажат серп, а другая была откинута в сторону, словно отбросила что-то да и упала обессиленно.

«Это же он в крови весь! – в ужасе догадался Сергей Николаевич и, вглядевшись в тень между ног зятя, отпрянул. – Он, что же, себя оскопил?! Матерь Божья!»

– Да что же это? Да что же это такое? – повторял Сергей Николаевич, пятясь к выходу.

– Санастин, выведи деда, чего ты его сюда притащил?! – раздался окрик одного из милиционеров.

Но Сергей Николаевич почти вслепую сам вышел из сарая и, опираясь на стену рукой, опустился на землю.

– Сынок, что же это? – жалобно спросил он вышедшего за ним следом Санастина.

– Убийца ваш зять, дедушка. Хирурга Шубину сначала убил, а потом себя кастрировал.

– Как же это?! – прошептал Сергей Николаевич, не в силах поверить в случившееся.

В отделении милиции, куда Сергея Николаевича позже привезли для дачи показаний, ему дали предсмертную записку зятя. Прочитав ее, он заплакал.

Записка была короткой: «Все, что вызвало смерть Насти, должно быть наказано. Руки, убившие ее, никого больше не убьют. Теперь мой черед. Пусть умрет то, что дав жизнь, отняло ее у моей жены».

– Наивный мужик ваш зять, – сказал начальник убойного отдела, забирая у Сергея Николаевича записку и сочувственно кладя руку ему на плечо. – Он что, полагал, что сможет наказать всех виновных в смерти вашей дочери? Ну казнил он и врачиху, и себя. А что толку? А кто казнит тех, кто довел страну до того, что женщины убивают своих детей еще в утробе, зная, что не смогут их прокормить? Кто накажет тех, кто в богатейшей стране отказывается создать приличное существование инвалидам, старикам и сиротам? Кто развалил все, разворовал, а теперь сидит на миллиардах, да еще и засовывает их в экономику других стран, выгребая из России все, что можно?

– Вы уже знаете, как это случилось? – тихо спросил Сергей Николаевич, не в силах думать сейчас о политике. Может быть, если мыслить широко и масштабно, его горе и было всего лишь незначительным эпизодом в цепи государственного устройства, но для него это было огромное горе, и он пытался осознать, как такое могло произойти в его семье, с близкими ему людьми. – Если знаете, скажите мне!

А случилось вот что…

***

Поднявшись в конце третьего дня с могилы жены, Степан пошел домой. Дома он пробыл недолго, только зашел на кухню, пошарил в ящике стола и, найдя маленький топорик для рубки мяса, вышел во двор, где, подключив точильный круг, наточил топорик до серебряного чистого блеска. После чего отправился в центр города.

Шел он туда пешком, распугивая по пути прохожих своим угрюмым видом. Наказание ждало всех виновных в смерти его Насти…

Городок был небольшой, и все знали, что Степан только что овдовел. Также как все знали и врачиху Шубину, которая делала операцию несчастной Насте и сначала проткнула ей матку, а потом не потрудилась даже осмотреть пациентку, когда та пожаловалась на ухудшение самочувствия. Все винили Шубину в смерти Насти, но, как известно, врачей очень сложно привлечь к ответу. Сколько жертв безнаказанных врачебных ошибок лежат на погостах под такими же холмиками, какой насыпали на могилке жены Степана!

Дождавшись у больницы, когда Шубина после работы направилась к себе домой, Степан пошел за ней следом.

Ничего не подозревавшая врачиха спокойно шла по улице, не обращая внимания на идущего сзади Степана, который, как потом вспоминали свидетели, и не пытался прятаться, а шел за Шубиной совершенно открыто.

Доведя ее до дома, он не стал заходить за ней в подъезд, а подождал во дворе, когда у той загорится свет в окнах квартиры. Знал ли Степан, что Шубина была одинока или шел на авось, уже вряд ли можно теперь установить, но он позвонил в дверь ее квартиры, видимо, будучи уверенным, что не встретит там никого больше, кроме нее.

Когда Шубина открыла дверь, Степан, молча, сильным ударом отбросил врачиху вглубь коридора, вошел сам, тихо прикрыл дверь за собой и повернул ключ в замке. Потом потащил не пришедшую еще в себя врачиху на кухню, усадил ее на стул и придвинул к ней стол так, что Шубина оказалась прижатой столом к стене. Затем сел напротив, вытащил из-за пазухи топорик и, положив его на колени, стал дожидаться, когда Шубина очнется.

Как только та зашевелилась и открыла глаза, он спросил ее:

– Какой рукой ты делаешь операции?

– Обеими, – пролепетала Шубина, испуганно глядя на Степана.

– Покажи свои руки, – приказал он.