Возмездие

Отступление вышло скомканным, трех— или четырехдневные марши вдруг сменялись приказом развернуть орудия, открыть огонь в поддержку чей-то пехотной контратаки где-то в нашем тылу, после чего бригада выдвигалась вновь. Мы знали, что выходим из ловушки, направляясь в очередной, уже гигантский, котел, а еще нам было известно, что пушки серьезного калибра, размещенные в пункте нашего назначения, смотрят на море, в противоположную сторону от врага.

Был случай, когда я ехал в грузовике по длинной прямой дороге сквозь каучуковую плантацию и размышлял о том, до чего тоскливо в глазах отступающего солдата выглядят все эти бесконечные, однообразные акры каучуковых деревьев. Вдруг перед нами возник самолет, летевший очень низко и прямо нам в лоб. Он сверкал на солнце серебряной каплей. Мы тормознули и попрыгали в придорожную канаву, прямо в черную вязкую жижу у корней деревьев. Самолет сбросил несколько бомб, одна едва не угодила нам на голову. Вновь я испытал шлепок невидимой ладонью взрыва. Второй раз в моей жизни смерть промахнулась на волосок, и своим спасением я был обязан геологии: ближайшая бомба дала камуфлет, то есть глубоко зарылась в грязь и лишь потом взорвалась. Окажись грунт потверже, не писал бы я эти строки.

Мы достигли Сингапура за неделю до того, как подорвали дамбу, соединявшую остров с Малайей. По дороге пришлось продираться сквозь толпы перепуганных малайских и китайских крестьян, которых гнал страх перед наступавшими японскими частями. Улицы города тоже кишели беженцами. Никто не знал, сколько их здесь; мне сказали, что не меньше полумиллиона. Солдаты жили прямо в машинах, на которых сюда добрались. В воздухе постоянно висел всепроницающий смрад гнили, испражнений и тревоги: запах разгрома.

И все же нас тут было чуть ли не сто тысяч, хорошо вооруженных и готовых воевать. Что до меня, то вашего покорного слугу затребовали в Форт-Каннинг, штаб генерала Персиваля, расположенный в южной части города: они очень нуждались в офицерах-связистах. Это и был знаменитый «Баттлбокс», подземный штабной бункер. Зашел я в эту «коробочку» — и вышел только через три недели. Для меня осада Сингапура свелась к потоку полуразборчивых радиопризывов о помощи да скупым сводкам с хроникой катастрофы.

Все это время я провел в основном под землей, выслушивая и передавая приказы и сведения, рассылая указания о переформировании частей в отчаянных попытках предотвратить неизбежный коллапс. 8 января японская артиллерия открыла шквальный огонь по всему побережью пролива Джохор; на рассвете 9-го числа я услышал, что они высадились на северо-западе острова. Наши же войска были в основном на востоке. За трое суток японцы оттеснили нас к югу и заняли поселок у высоты Тима. Возле военно-морской базы на северном берегу были сосредоточены огромные запасы топлива, и последние двое суток вся эта возвышенность, которая господствовала над островом, была затянута черным дымом. Гора словно превратилась в действующий вулкан.

Впрочем, я и так-то почти не видел дневного света: мы дежурили по восемнадцать часов в сутки, а спали прямо на полу командного центра, между рациями и телефонами. Бункер представлял собой цепочку проходных комнат, так что посыльные и нарочные постоянно сновали через наш радиопост, переступая через спящих. В общем, мы практически так ничего и не увидели вплоть до самого конца, а то, что слышали, было отчаянно запутанным и противоречивым. Нам было известно, что японцы захватили нефтехранилище и открыли сливные вентили; что над головой ежедневно проносятся их самолеты, безнаказанно бомбя и расстреливая из пулеметов наши позиции. Крупные суда покидали гавань Кеппель-Харбор, вывозя гражданских; в городе орудовали дезертиры, число которых росло день ото дня. Ближе к концу командиры не могли даже отдавать осмысленные приказы, потому что поступало слишком мало информации. Несколько раз в коридорах Форта или на нашем пункте связи я видел генерала Персиваля, высокого, тощего человека, с беспросветным, подавленным взглядом; он уже сломался. Вот-вот его имя станет чуть ли не синонимом самого катастрофического разгрома за всю историю Британской армии.

В воскресенье, 15 февраля 1942 года, один из коллег-офицеров сказал мне, что готовится капитуляция. Ранним вечером того же дня старый форт накрыла мертвая тишина. Бункер затопила волна депрессии и бесконечной усталости. Мы на своем пункте связи раскидали матрасы прямо поверх кабелей и проводов, и все попросту повалились спать. Будто лопнула пружина, державшая нас на взводе в течение нескольких недель.