Возмездие за безумие

Вот только одного Галя не учла: раненая с подросткового возраста грубостью и абсолютным господством в её судьбе родителей, Юля была надломлена гораздо сильнее, чем мать. И не было у девочки такой закалки, которую прошла в жизни сама Галя, росшая с матерью-одиночкой и соответственным не атласным окружением. Юлю, взращённую до рождения Полин, как орхидею в оранжерее, не битую сложностями, не приученную к трудностям, перемены жизни и отношения к ней близких окончательно сломили. Выбили опору из-под ног. Исход этого разрушения был теперь известен. Но, опять же, известен сторонним наблюдателям, тем, кто никогда и ни при каких обстоятельствах не могли бы стать для Гали признаваемыми авторитетами. Сама же Ухова, озлобившись и психически надломившись, всю вину в случившемся перекладывала на мужа, не просто обвиняя Витю, а действительно опасаясь его, и ограждая девочек от его террора. Нездоровая подозрительность во всём, особенно в измене, склонность видеть в любых действиях мужа, даже случайных, непродуманных или недодуманных происки недружелюбности по отношению к семье, выстраивание накрученных теорий заговора против благополучия её и детей, придавая всему этому упорядоченность и логичность варвара, или, как любила говорить Галя, палача, создали в семье Уховых патологическую ситуацию с включением элементов реальности.

Ведь заставлял Виктор Юлю заниматься теннисом вопреки её воле; ведь выбрал он для неё ВУЗ, в котором безвольной и не проявляющей никакого другого желания делать что-то девочке пришлось учиться; ведь не разрешал он дочери уходить от мужа; ведь не хотел он, чтобы Юля возвращалась в родительский дом? Всё это правда, Гале не кажется, и это подтвердит любой, кто знал эту семьи, кто слышал выкрики в доме.

Увы, не в пользу Виктора, факты, вырисовываемые Галей, казались неумолимыми и правдоподобно связывали обвинения женщины, выставленные мужчине. Детям, любящим обоих родителей, разобраться в подобной ситуации было совершенно невозможно, и они подсознательно принимали позицию «доброй» мамы, не допуская никакого снисхождения к «злому» отцу. Хронические проявления паранойи с периодами обострения, во время которых возгорались немыслимые по накалу семейные ссоры, и каждый раз ставился вопрос о разводе, и затихания психиатрических симптомов, когда Галя опускала руки и мирилась с судьбой, ограничивая общение с мужем, своё и детей, должны были, по простой логике клинического течения болезни, привести к катастрофе. И то, что случилось с Юлей, было предсказуемо любому человеку с нормальной психикой. Лена и Вера Ивановы не зря предупреждали подругу об угрозе потери дочери. Но тщетно. Не было в Гале здравого смысла. По причине патологии и не могло уже быть. Как не могла в ней удерживаться хоть какая-то малейшая жалость по отношению к тому, кто, по мнению женщины, привёл семью к беде. И милосердие, к которому взывал Виктор в последнем разговоре с женой, было тут не при чём. Всему виной являлась болезнь, признавать которую в Юле Галя не хотела, в себе – не могла. Про то, что Ухов тоже страдал от развала в семье, а тем более от потери Юли, думать Галя не могла физически: паранойя, как проявление шизофрении, неустановленная и не леченная, препятствовала в голове больной женщины приданию происходящему другой характеристики. Отсюда и вырастали страхи, придумывались несуществующие события в их жизни, придавая образу мужа ещё более зловещий окрас, чем он был на самом деле.

Не было у Гали ни малейшей жалости по отношению к тому, кто, по её мнению, привёл семью к беде. И милосердие, к которому взывал Виктор в последнем разговоре с женой, было тут ни при чём. Да, грубый и невнимательный, Ухов немало способствовал тому, чтобы оправдывать психологические заключения Козловой на свой счёт. Но всё же, в глубине души Виктор оставался неравнодушным к своей семье, и до последнего вздоха любил своих девочек, по-своему, но любил.

Вытаскивая вещи из шкафа, вышвыривая из него книги, тетради, одежду Полин, её коробки с обувью, шнуры от компьютерной техники, Галя искала семейные фотографии. Но не находила. Ведь это именно она приказала младшей дочери освободить шкаф в зале от всех вещей отца. А затем, именно она сложила все нехитрые пожитки Виктора в несколько больших пакетов и вместе с Сюзанной вывезла на городскую свалку, подальше от дома, дабы ни одна из этих вещей вдруг случайно каким-то образом не вернулась обратно в её квартиру.

Начать жить по-другому. Гале хотелось только этого. А значит, никакое напоминание о погибшем муже не должно мешать ей и дочери перестраиваться, переделываться, привыкать к свободе и независимости. Вот только, почему же теперь так держат за душу воспоминания, и слёзы обиды льются от того, что в шкафу нет ни одной семейной фотографии? Словно и не было той жизни. До и после. Белое и чёрное. И не понятно, когда же станут уходить из её жизни тёмные тона, уступая место светлым.