Возмездие за безумие

Хотелось, чтобы Юля могла сама решать вопросы с водопроводчиками, продуктами, мытьём полов и стиркой белья. Она же, словно издеваясь, ждала мужа с работы, чтобы все свои обязанности разделить с ним. Борщ варили вместе. Ковры пылесосили сообща. И даже комплект нового постельного белья поехали покупать в «Икею» в выходной, когда Роме хотелось понежиться в кровати подольше. Чем занималась Юля, оставаясь дома целыми днями, для Ромы было загадкой. За годы замужества жена не научилась даже готовить. Суши-бары и рестораны высасывали из молодой пары все те деньги, которые можно было бы экономить для покупки своего жилья. Но уговоры по этому поводу на Юлю не действовали, а замечания расстраивали. На каждый упрёк был свой каприз, и слёзы из Юли лились с такой же лёгкостью, с какой сыпались изо рта Ромы эти самые упрёки. От злости молодой муж часто ругался, даже замахивался на жену. Плачущая женщина вызывала в нём вместо жалости озверение. В диссонансе с собой, Рома пристрастился к спиртному: сначала по пятницам, в конце рабочей недели, затем всё регулярнее. Вспыльчивость и агрессивность проявлялись теперь по возвращении Ромы домой постоянно, и откровенно пугали Юлю и Галю. Виктору про поведение зятя ничего не говорили. Ухов сам был – спичка, и, несмотря на то, что почти никогда не занимался воспитанием девочек, мог убить за них любого, кто поднял бы руку. Своих женщин Ухов, безусловно, любил. Но, как бы не скрывали дочь и мать истинное положение вещей, как бы не злилась Галя на Рому за непонимание того, что: «её Юлечка не может работать, она ведь такая уязвимая и её так легко обидеть», обеим было понятно, что супружеская пара молодых Киселёвых была на грани разрыва. Когда, в две тысячи десятом, Рома поставил вопрос ребром: или ты идёшь работать, или – уходи, Юля предприняла первую попытку развестись. Месяц её проживания у Ивановых показался Роме долгим и тоскливым. За месяц он успел не раз напиться, не раз мотнуть налево и потратить такую уйму денег, что с Юлей им хватило бы на полгода точно. В супружеской квартире без Юли гулял ветер, а в высоких потолках отзывалось эхо. Киселёв-младший пугался этого. Боялся тишины и одиночества. Он так привык к нытью и стонам жены, что даже заскучал по ним. Нет, все-таки ссориться с Юлькой было приятно. Хотя бы потому, что потом так приятно было мириться и дня два-три ворковать друг над другом. Позвонив тогда жене, Рома попросил её вернуться и пообещал, что всё у них отныне будет нормально. Однако нормальных отношений восстановить не удалось. А месяц назад, за три дня перед тем, как Юля упала с табурета, муж выставил её за дверь. Случилось это вечером, после работы. Рома пришёл домой и увидел, что Юля спит. Как можно было спать в восьмом часу? И, если это от усталости, то где же тогда ужин? Почему в квартире кавардак, и по ней бродят какие-то котята? Животных было три. Все они имели жалкий вид: тощие, запуганные, один с вытекшим глазом. На кухне стояли для котят три блюдца с молоком из дорогого родительского чайного сервиза. Увидев ценный фарфор на полу, Рома взревел от ярости. Разбудив жену, он потребовал объяснений. Юля сразу же ударилась в плач, объясняя, что ездила за брошенными котятами, потом мыла их, возила к ветеринару и поэтому очень устала. Завтра девушка собиралась заняться судьбой подкидышей и отвезти их в приёмник для животных. И попросила у мужа две тысячи рублей – на прививки, на такси. Это стало последней каплей: Рома схватил Юлю и выставил за дверь, в чём была. Следом за девушкой последовали и приёмыши. Обливаясь горькими слезами, Юля пришла с котятами к родителям. Виктора в тот вечер долго не было дома. Галя только что вернулась от Сюзанны окрылённая комплиментами по поводу картин, поэтому, безусловно, приняла «бедное дитя» и даже её питомцев, которые составили весёлую компанию Пирату. Пришедшему Виктору про возвращение Юли ничего не сказали, а когда через несколько дней он увидел ночью в коридоре вереницу котят, то сначала подумал, что наступила белая горячка. Но когда животные, пообвыкшиеся за три дня в квартире Уховых, спокойно приблизились, Виктор сообразил, что вряд ли галлюцинации способны материализовываться. Взяв одного из котят, того самого, с вытекшим глазом, Ухов заорал:

– Галя, это шо такое? – На его крик звери попрятались, люди повылезали. Галя, вышедшая из женской спальни полусонная, зашикала и зашипела: Юля, накормленная транквилизаторами после падения в этот день, только уснула:

– Чего ты орёшь? Дай, – котёнок перекочевал в женские руки, – Это Юлькин.

– Откуда «юлькин»? – Виктор держал котёнка в руке как гранату-лимонку – поверх спинки. Галя забрала трофей ласковым жестом.

– От верблюда. На озере в автономии подобрала три дня назад. Хотела пристроить, а его никто не берёт. Видишь же, он инвалид, – Галя нежно подула котёнку в мордочку. Он пискнул и стал жмурить единственный глазик.

– А этих берут? – Виктор оглянулся, но котят в коридоре уже не было. Мужчине стало не по себе; опять подумалось про белую горячку. Но жена разуверила: