Четверть часа спустя вхожу в комнату, полную свежих цветов и родственников на седьмом небе от счастья. Наспех оглядываюсь: Виргиния в постели, Фульвио на ногах рядом с престарелыми родителями, вазы с розами, еще в целлофане, на металлическом ночном столике, и в стороне — кроватка, в которой сладко спит новорожденный. У него лиловые щеки и черные волосы торчком, такие же, как у отца.
Слышу, как слегка надламывается голос Фульвио, когда он говорит мне:
— Можешь взять на руки, если хочешь.
Тогда я поднимаю его сына и как следует разглядываю: кроткого и сонного в моих раскрытых ладонях. Поворачиваюсь к изможденной Виргинии в ночной рубашке сиреневого цвета:
— Фульвио небось его вертел и перевертел, чтобы увидеть, все ли на месте.
Она отвечает, смеясь:
— Первым же делом.
Так обмениваются посланием две женщины, которые по разным причинам привязаны к одному, хорошо им знакомому, мужчине.
Пока в голубом стекле большого больничного окна отражается ослепительный неоновый блеск города, возбуждение спадает, и я чувствую, как возвращаются слезы. Фульвио приходит на помощь, приглашая весело отпраздновать событие в баре на нижнем этаже.
Разливая игристое вино в бумажные стаканчики, он с гордостью рассказывает, как ассистировал при родах. Когда первый крик наполнил операционный зал, больше нечего было делать, он вышел и принялся навзрыд плакать у стены палаты, пока не подошла медсестра и посетители, которые не понимали, радуется он или горюет.
Смотрю на Фульвио, онемевшего от счастья. Не стоит ворошить старые обиды, по крайней мере, не сегодня. Конечно, я не предполагаю, что он стал менее вспыльчивым, но то, что я не потеряла друга, а сын его назван в мою честь, примиряет со всем светом.
У сигареты, которую я с трудом прикуриваю, садясь в машину, необычный привкус. Трогаюсь и вливаюсь в трафик субботнего вечера конца сезона летних отпусков, перегруженный горожанами, которые возвращаются с каникул. Паркуюсь на улице Обердан, высаживаюсь и захожу в «Дожди».
Этим вечером мне требуется что покрепче, один из их слишком крепких домашних коктейлей с изысканными украшениями из фруктов и зонтиков. Сажусь за стойку и делаю заказ. Между тем нанизываю на зубочистку все, что попадается на глаза: зеленые оливки, тартинки, куски холодной пиццы и гренки, которые окунаю в пиалу с подозрительным соусом.
Вот это голод, думаю я. Вдруг я беременна. Нет, не может быть. Слишком уж скудная у меня сексуальная активность. Было время, когда я хотела иметь, по крайней мере, десяток ребятишек и уже подобрала им имена
Может быть, меня внесли в другой список — на курсы массового индивидуализма, который сейчас так моден. А может быть, я одна из тех неприятных персон, которые живут для себя, вращаются вокруг самих себя, равнодушны к собственной и чужой судьбе, замурованная жизнь внутри персональной брони. Может быть, моя эмоциональность поблекнет, а я этого и не замечу, и понадобится новая история, прежде чем я пойму: храни то, что имеешь.
Замечаю парня, который похож на кого-то, смотрю на него. Может быть, алкоголь виноват, но это Саве собственной персоной, а я его с трудом узнала.
— Ты пришла за мной? — бросает он, а его глаза смеются.
— Конечно.
Он улыбается без удовольствия, легонько потирая кожаные штаны:
— Есть сигарета?
Вручаю ему «Мерит» и даю прикурить. Он извиняется, что приходится говорить шепотом и придвигается ближе. Я чую его парфюм и понимаю, что мои руки ищут контакта. Трогать Саве так же естественно, как писать, или смеяться или здороваться с кем-нибудь.
— Сегодня у Фульвио родился сын.
— Все хорошо?
— Более или менее. Твоя блондинка в отпуске?
— Работает. Мне предложили заняться художественной продукцией одной группы. Я день и ночь заперт в студии звукозаписи. Это не совсем мое, но… я хорошо себя чувствую.
Слезаю с табуретки.
— Рада за тебя.
Саве провожает меня до кассы.
— Мужчины?
Улыбаюсь:
— Знаешь, как говорят французы? Я уже отстрелялась.
Выхожу на улицу. Слышу, как хлопает дверь и как тяжко ей захлопываться. Чувствую, что возвращаются чередой бессонные ночи, которые вгоняют меня в испарину, не позволяя сомкнуть глаз. Мне остались только мечты, фантазии, воспоминания. Игра теней говорит о том, что время прошло. Время прошло. Радость прошла. Скорбь прошла. Все прошло.
Потом вернется.
27
Фанатки