Возможная жизнь

Когда Аня запрокидывала голову назад, то ее лицо, подернутое эгейским загаром, сияло в ночи. Домой мне пришлось ее практически нести на себе, проталкиваясь сквозь гущу потной, смеющейся доброжелательной публики. Причем держать приходилось крепко: Аня она все твердила, что земля уходит из-под ног.

В конце лета я обещал вернуться в Америку обсудить новый Анин контракт на запись. Она хотела провести в Греции еще пару недель, и я оставил ее в Афинах, полетел в Лондон, провел несколько дней с родителями и вернулся в Нью-Йорк. Там я потратил целую неделю, душную и влажную, препираясь с юристами насчет мерчандайзинга и маркетинга. А затем с радостью поехал на ферму и обрадовался еще сильнее, когда через несколько дней там появилась Аня.

Европа изменила ее. Она повзрослела, да и загадочности в ней поубавилось. Казалось, Аня открыла для себя некий новый горизонт. В песнях, которые она привезла, было больше от рока и джаза, меньше от фолка и в некотором странном смысле меньше американского. Мне пришлось вернуться в Нью-Йорк для окончательной доработки контракта, и Аня позвонила мне туда, на квартиру, – сказать, что собирается повидаться в Чикаго с отцом и что записала на наш катушечный магнитофон на ферме десять песен, из которых хочет составить третий альбом. Хорошо бы я послушал их внимательно, а когда она вернется, сказал ей, что о них думаю.

В субботу около полудня я вышел из такси у фермы и вошел в дом. Принял душ, переоделся, выпил пива, обнаруженного в холодильнике, и только затем направился в нашу «музыкальную гостиную».

Рядом с магнитофоном, лента которого была перемотана и готова к воспроизведению, лежал вырванный из записной книжки листок с набросанным Аней карандашным списком песен. Большинство их я уже слышал – кроме восьмого номера. Называвшегося «Песня для Фредди».

Я думал прослушать сначала семь первых, однако мне не хватило терпения, пришлось перемотать ленту к восьмой. Я еще раз сходил к холодильнику за пивом, закурил, сел и нажал на «Play».

Начиналось все с минорных, но мощных фортепианных аккордов. Маленькие ладони Ани едва-едва охватывали одну октаву, слышно было, как ее пальцы опускаются на клавиши. Вступление все повторялось, неспешное, пока меня не хватило отчаянное желание услышать ее голос.

И когда он наконец зазвучал, я получил совсем не то, чего жаждал. Я-то думал о потрясающей женщине, самой необычной, какую я знал. Думал о том, что мы вытворяли в постели и вне ее; о студии звукозаписи, о мучительных спорах, о травке, джине, «Звезде Пасадены»; но эту песню Аня пела смиренно, почти как церковный гимн.

Тебя любила я уже давным-давно,
Я школила себя, еще тебя не встретив,
За путь, что весь в огнях, где больше не темно,
За все и эту жизнь – я так люблю тебя, Фредди.

Я уронил лицо в ладони. На последней строчке голос Ани соскальзывал в нижний регистр, сопровождаясь каскадом нисходящих гитарных аккордов. А в слове «люблю» послышалась «пробойная» нота – и следом еще одна, в первом слоге имени, который Аня растянула на две ноты, – так что в голосе ее послышалась улыбка, словно Аня журила меня за что-то.

Я всегда верил, что написанное Аней останется навечно, и вдруг сам попал в герои такой песни – это казалось непостижимым. Рефрен, мелодичный на грани попсы, вдруг переходил в минор, мелодия становилась более сложной и мрачной, словно Ане не хотелось, чтобы ее интимную песню полюбили слишком многие и заездили до смерти на радио.

Два куплета с проигрышем между ними, два рефрена, третий куплет, такой же смиренный и почтительный, как первый, – словно некая девочка разговаривает с отцом. И вдруг обрыв. Ни третьего рефрена, ни постепенного затихания, ничего.

Возможно, то была самая красивая из всех написанных ею мелодий, музыка сердца, не содержавшая ничего, кроме любви. Но почему же тогда она звучала столь немыслимо грустно?

Третий альбом получил название «Без возврата». При работе над ним Аня предоставила мне куда большую, чем прежде, свободу и даже предложила ввести партии медных духовых и струнных. Она по-прежнему предпочитала дабл-трек, и мне это нравилось, поскольку инструмент звучал объемнее и лучше оттенял голос. Впервые у нее в трех песнях появился женский бэк-вокал. Образ «девушки с гитарой» отошел в прошлое, но и в новом звуке Аня оставалась «певицей соло». Тексты тоже стали более трудными для восприятия; далеко не все были так же просты, как строки из «Фредди». Турне по США в этот раз устраивать не стали, однако Аня выступила по национальному телевидению и на фестивалях в Сан-Франциско, Британии и Франции.