Возможная жизнь

Я и сам всегда так думал. И все же главным, особенно для первой записи, казалось это хрупкое звучание голоса и гитары. Альбому требовалось нечто, присущее менестрелям: слушайте, вот она – одинокая женщина, переезжающая из города в город. Мода на авторов-исполнителей шла на спад, но я не хотел, чтобы продюсеры перестарались с Аниными треками. Мне нужен был средний путь, а может быть, и два сразу: чистота и богатство звука.

За что еще нужно было сказать Бреккеру спасибо, так это за его веру в некоторые песни. Выбор их зависел от Ани и от меня, однако Ларри дал нам ясно понять, что отказаться от четырех из них может только сумасшедший. Ими были «Джулия», «Дженевив» и две помещенные нами в список возможных кандидатур – «Потребность быть тобой» и «Я не гибну». Первая, обращенная к возлюбленному, демонстрировала поразительное понимание слабых сторон мужчины, вторая нравилась Бреккеру, потому что была, как он выразился, антилюбовной – «А таких в нашем бизнесе кот наплакал».

Ну и музыканты тоже пользу принесли немалую. Присутствие контрабаса в некоторых композициях возражений у Ани не вызывало, тем более что играл на нем ветеран джаза Томми Хокс. А саксофонист, так тот ей явно нравился– англичанин Стивен Ли из группы, исполнявшей прог. Главное было не забывать, разговаривая с ним, что он Стивен, потому что басиста его группы звали Стивом. В остальном он оказался очень милым человеком – одним из тех раздражающе одаренных людей, что способны играть с листа на любом инструменте. Нравился он Ане потому, что не лез с предложениями, а просто играл свои партии. Зато с Эллиотом Клейном (электрогитара) пришлось тяжело; при сведении дорожек Аня всякий раз требовала приглушить его. Ударник, спокойный парень по имени Джо Апрахамян, тоже начинал в джазе, работать с ним было легко, но боже ты мой, чего он только от Ани не натерпелся. Готов поклясться, что слышал однажды, как она назвала его «старым молотобойцем». В конечном счете он остался всего в трех треках.

Один из моих способов убеждения Ани в том, что ей нужна музыкальная поддержка, был таким: я позволил ей записать несколько треков без участия музыкантов. Мысленно я разделял песни на те, где она разговаривала с собой, и те, в которых обращалась к другим. Что и обеспечило мне еще одну головную боль – необходимость определить порядок их следования на пластинке. Я опробовал около тридцати вариантов. Частью этой головной боли было «согласование» – установление переходов от последней ноты каждой песни к первой ноте следующей. Однако предстояло еще и добиться, чтобы альбом стал для слушателя – скорее всего молодой женщины, но, может быть, и мужчины, – в первый раз в одиночестве ставящего пластинку на проигрыватель – логически неразрывным эмоциональным странствием.

* * *

Проведя в Лос-Анджелесе две недели, я почувствовал, что стоило бы связаться с ребятами из моей прежней группы, познакомить с ними Аню, – и позвонил Питу, сообщил, что я в городе.

– Привет, Джек. Рад тебя слышать, дружище. Может, подгребешь вечерком? Здесь Джефф. А попозже и Робби появится.

– Я думал, Джефф в пустыне живет.

– Он завязал со спидболом. Теперь чист.

– Вы все в том же доме?

– Ну да, только нынче вечером мы к Эви собираемся. Там клево. Приезжай, когда захочешь.

Ньюйоркец Пит был во множестве отношений самым уравновешенным из ребят группы. Полностью положиться на других я не мог. Слишком уж въелся в их мозги кокаин.

Было воскресенье. Проснувшись рано, – Аня еще спала – я пошел в наш «фасадный» номер, заварил чай, вернулся с ним обратно. Аня по-прежнему спала, лежа на боку, голая, – волосы рассыпались по плечам и наполовину закрыли лицо. Устав по-настоящему, она могла спать как ребенок, никакой шум ей не мешал. Я поставил чашку на столик у кровати, осторожно присел, разглядывая ее.

Вот колено, изгиб икры, тонкая лодыжка, все так неподвижно, точно она умерла. Я думал о плоти, укрытой ее кожей. А после о том лирическом повороте в «Джулии», где Аня, описывая фантастический пейзаж, переходит от «она» к «я». Я опустил ладонь на ее волосы, тихонько, лишь для того, чтобы ощутить под ними череп. И представил себе спящий мозг, где даже сейчас устанавливаются крошечные проводящие пути – связи, способные породить мысли и мелодии, которые войдут затем в чьи-то жизни.

По-моему, все люди более-менее одинаковы: каждый – чудо мысли, облеченной в плоть, однако в Ане присутствовало и что-то большее. Я прикоснулся к ее правой руке и подумал о том, как эти пальцы сжимали прутья ограды на вокзале Девилс-Лейка, как они же извлекали из струн аккорды «Крепче», вставляли монетку в телефон-автомат для Дженевив, скользили по моей ширинке, обвивали и крепко стискивали меня.