Я ходил туда-сюда от кровати к компьютеру, проверяя, не пришло ли письмо от Нины… нет, не пришло.
Через два дня температура, в котле которой варились события последнего времени, наконец спа́ла. Я поднялся с кровати, завернулся в халат и сам написал Нине, решив, что постараюсь быть как можно более деловитым. Я попросил ее – раз уж мы расстались – в ближайшее время забрать свои вещи из Патрицианской виллы. Напомнил, что она должна мне кое-какие деньги, и попросил отдать долг, когда появится такая возможность, потому что сейчас мне не до великодушия. Но тут, видимо, моя деловитость иссякла, и я продолжил: Не сочти за мелочность, но я бы хотел, чтобы ты вернула мне платья, которые я тебе покупал. Они предназначались для женщины, которая излучала рядом со мной очарование. Я выбирал эти платья, ориентируясь на свое чутье, и получал удовольствие от того, что могу подчеркнуть твою красоту. Впервые в жизни красота меня не пугала. Я хочу, чтобы эти платья остались у меня: мне страшно даже подумать, что ты в них кому-то понравишься и этот кто-то будет прикасаться к тебе через их ткань. Рано или поздно это все равно случится. Если какие-то из платьев тебе особенно дороги, выбери себе одно и прибереги его для особого случая
.На следующий день пришел ответ. Нина писала, что и сама собиралась вернуть мне эти платья. Не хочу, чтобы они напоминали мне о том, как люди реагировали, когда видели нас вместе. “У вас будут чудесные дети!” – часто слышала я. Но, раз уж ты сам начал, я продолжу мелочиться и попрошу тебя не отдавать никому эти платья. Мне, как и тебе, невыносима мысль, что ты станешь прикасаться к кому-то через их ткань
.Когда я под Новый год вернулся в Патрицианскую виллу, Нининых вещей там уже не было. У окна, на длинном деревянном столе, за которым она любила сидеть, лежали четыре платья, сложенные ровной стопкой и перевязанные яркой лентой, а рядом с ними – Нинины ключи.
Я просидел весь вечер в тишине, в тишине твоего отсутствия, любовь моя, Боже мой, а потом поставил эту песню:
So come, my friends, be not afraid
We are so lightly here
It is in love that we are made
In love we disappear
Tho’ all the maps of blood and flesh
Are posted on the door
There’s no one who has told us yet
What Boogie Street is for.
в предыдущих сериях
Вход в старый парк зеленой темнотой
его облек, как плащ, прохладой вея,
как вдруг вдали, в другом конце аллеи,
что в этот час была совсем пустой,
в зеленом солнце, как в листве зеленой,
фигурка белым огоньком
зажглась и долго отдаленной
казалась, проходя по затененной
дорожке, прежде чем потом
обдало нестерпимым светопадом
ее бесшумные шажки.
И тени сразу стали глубоки,
открытые глаза качнулись рядом,
и, наконец, обрисовался лик
и, как картина, замер в ожиданье
на миг немого противостоянья —
и вечным стал, и сгинул в тот же миг.
Райнер Мария Рильке. “Встреча в каштановой аллее”
P. S