Вознесение

Храм предстал тёмным помещением, где конденсатом проступала тоска на стенах. Она заполнила каждый кусочек этого места. Я вляпался в неё руками, испачкал в ней своё лицо. Теперь по моему телу искрился противный зуд. Чес от соприкосновения с горьким обманом.

Этот кусок реальности казался мне другим. Основная проблема иллюзий – искажение действительности. Мозг разыгрывал целые спектакли: церковь полнилась любящими взрослыми, звенела от голосов детей, бабушки и дедушки ткали атмосферу умиротворения.

Главным действующим лицом был он – человек с обложки библии для детей. Вся эта картина треснула, выпала из рамки и была растоптана сухотою. Было жарко, хотелось пить. Окружающие образы только усиливали жажду. Массивный крест, подпорки из скорби, плачущие иконы. Одна большая иллюзия.

Я горел желанием отыскать тут дом. Хотелось укутаться в плед, сотканный из уюта, съесть кусок пирога из родительской любви, вдохнуть воздух, наполненный теплом человеческих тел. Этот образок сформировался в моей голове. Там ему суждено и остаться.

Снова вкусил горькие плоды яви. Лабиринт из угрюмых икон и тугих крестов, по которому шоркают сумрачные люди. Всё это обрамлялось заупокойными песнопениями. Культ жизни превратился в благоговение перед смертью. Воздуха не хватало. Стал ждать своих на улице. После службы нас пообещали отвести в помещение воскресной школы.

Женщина в жёлтом платке туманно рассказывала про деятельность учебного заведения.

Она ссылалась на какой-то инцидент, скрепляя и раскрепляя руки замком. – Батюшка вам всё расскажет – она притворилась, что улыбается. – Научит вас чтить слово Божье. Она шла впереди всех, уворачиваясь от просьб набожных старух.

Если мрёт одна иллюзия, то в скором времени вырастает другая. Мне начало казаться, что место, где изучают «благую весть», должно дать маленькую частицу надежды. Мне так её не хватало в жизни.

Вдруг я наконец пойму, что такое Бог? Некоторые говорили про Создателя, что он отец всего сущего. Любит каждое чадо, приглядывает за ним, наставляет в трудную минуту.

Бывало, что я читал притчи из библии, представляя себя одним из героев. Переносил себя на страницы складного текста. Пытаясь встать в ряд учеников распятого человека. Меня всегда удивляло, как он умудрился простить всех обидчиков во время казни. Так я не мог.

Мне было понятно далеко не всё. Некоторые куски книги были мной пропущены. Учёба давалась нелегко, буквы обращались в воду, стекая по краям страниц. Числа не хотели складываться в формулы. Преподаватель по истории предположил, что у меня дислексия. Он был самым неравнодушным из всех. Но это не помогало.

После каждой плохой оценки я получал затрещину от воспитательницы. Она громко говорила всему классу про мою ничтожность и ординарность. – Ты просто лентяй – её линейка оказывалась на моих руках. – Таким суждено всегда жить в нищете.

Ярость так и лилась из неё, затапливая помещение. Я трясся от холода и обиды. Мой вид заставлял её смеяться. Наждачкой хохот стирал с меня последние остатки кожи, оставляя тело незащищённым.

Ребята присоединялись к ней, тыкая в меня пальцами. Меня заслоняла стена из гримас, с высунутыми жёлтыми языками. Они так и не научились чистить зубы. Единственный усвоенный навык – нападение.

После душа из унижений, я шёл к скрипучей койке, доставая из тумбочки единственную книгу – библию. Мне подарили её в библиотеке. Миловидная старушка обернула книгу в упаковку из необычной фразы.

– У тебя есть сердце – сказала она. Единственная капля нектара надежды за всю жизнь.

И вот нас ведут в подвал, что находится по левую сторону от храма. Дама в платке всячески нахваливала достижения прихода. К ней пытались обратиться понурые люди, но она уверенно обходила их стороной.

Ей хотелось вписаться к нам в доверие. – Такие вы молодцы – она нервно хихикнула. – Всю службу не шевелились. Она обвела нас взглядом и многозначительно подняла палец. – Побольше бы таких послушных детей. Она перекрестилась и жестом пригласила нас в подвальное помещение.

Нас попросили снять верхнюю одежду, сложив её на крайней парте. Минуты через две мы расселись по пошкрябанным партам.

Очередная иллюзия громко разбилась об треснувший пол. В помещении гулял могильный колотун. Тускло светила дешёвая лампочка Ильича, подсвечивая скопления икон. Указывая на отложения из корявых детских рисунков.

Ничего из этого мне не понравилось. Нигде не было видно признаков радости. У нас были совсем другие стены, покрытые кожей из весёлых детских мазков. Они изображали образы семьи и домашнего очага. Однажды там висела и моя работа.

Тут же всё пропиталось горчицей. Каждый разукрашенный холст старался отдать дань уважения скорби. Уже в этой жизни каждый из этих людей готовился к акту смерти. Человеческие чувства были здесь под запретом.

Долго обводил комнату глазами, надеясь на лучшее. Всё ещё искал следы надежды. Её тут не было. В тот момент понял, что в это место я уже не вернусь.

Под ритм тревожных мыслей в комнату втиснулся священник. Лицо его не выражало никаких эмоций. Он смотрел по углам и крестился.