На воскресной электричке они отправились за город, на лыжную прогулку, в деревню, где в детстве он жил на даче у тети Поли, маленькой говорливой старушки, напоминавшей своими сказками, плетением половиков, мурлыкающим премудрым котом пушкинскую няню. Электричка неслась в морозной метели сквозь солнечные пригороды, краснокирпичные ангары, курчавые сиреневые дымы, туманные дубравы и рощи, разноцветные поселки, голубые от снега и блеска поля. Еще на перроне, когда входили в вагон, устраивались на желтых деревянных скамейках, укладывали на полку лыжи в чехлах, она снимала пушистые варежки, разматывала розовый шарф, и он видел, как нежно белеет шея у ворота ее теплого свитера, и она удобно, словно птица в гнезде, устраивается у окна, и вагон наполняется длинноносыми старухами, везущими с рынка пустые корзины, подмастерьями, подгулявшими после ночной смены, разбитными парнями и девахами, лузгающими семечки, печальными и строгими женщинами в черных платках, то ли с похорон, то ли в дальние монастыри на богомолье, — еще на платформе ему вдруг подумалось, что они отправляются не просто на лыжную прогулку, а в длинное странствие, из которого, быть может, им нет возврата в прежнюю жизнь, где они жили порознь, и эта зеленая, с заиндевелыми окнами электричка увозит их обоих в иную судьбу.
Мчались мимо Снегирей с белыми ослепительными березняками, солнечной опушкой, перечеркнутой голубым и рыхлым заячьим следом. Мелькнула Истра, похожая на кошелку румяных яблок. В морозном тумане, розово-зеленый, в башнях и жестяных куполах, проплыл Новый Иерусалим.
— Ты так смотришь на меня… О чем думаешь? — спросила она, улыбаясь, зная, что он любуется ею, смотрит, как в ее зеленых глазах мелькают блестящие точки, отражаются снежные поля, сосняки, заиндевелые колокольни, маленькие, под синим льдом речки.
Он не ответил. Знал, что она, сидящая перед ним, с маленькой пестрой варежкой на коленях, с теплой, нежно дышащей на шее жилкой, с радостными, отражающими солнечный мир глазами, она — его любимая, ненаглядная, суженая. Их подхватила звенящая электричка, несет обоих в уготованное им будущее.
Они вышли в Холщевиках, под огромными косматыми елями. Оказались в студеной синеве, где высоко, среди янтарных пятен, краснели шишки, а внизу, у корявых стволов, струилась лыжня. Он ставил в два узких желоба свои зеленые остроконечные лыжи и ее голубые. Застегивал ей крепления, помогал вдеть в ременную петлю руку в пушистой варежке.
— Чудесно! — сказала она, толкнувшись скрипнувшей палкой, преодолев малый льдистый отрезок лыжни. — Я загадала желание. Кто встретится на пути, у того спрошу заветное слово. Оно будет нас всю жизнь охранять.
Он тоже верил, что две тонкие проложенные в снегу колеи, в которых скользили их разноцветные лыжи, ведут в заповедное царство. Кто-то их ждет, знает об их приближении. Развесил в высоте смоляные шишки, зажег у корней янтарные пятна, проложил две тонкие слюдяные дорожки.
Скользили под елями, она впереди, он сзади, почти касаясь зелеными деревянными остриями ее голубых полозьев. Достигли накатанной глянцевитой дороги с хрустящими отпечатками тракторных колес, вмятинами подков, с морозными раздавленными комьями конского навоза. Лыжи разъезжались, стучали. Он поддерживал ее, скользя рядом, глядя на далекую колокольню, на гуляющие в полях солнечные метели.
В лесу он шел первым, продавливая пышный снег, огибая стволы, осторожно придерживая ветки орешника, чтобы гибкий прут не хлестнул ее. Она пробиралась в его распахнутой борозде, и казалось, кто-то смотрит на них, сопутствует им — и в лесном овраге, полном густой синевы, и на ледяной речке с черно-серебряной журчащей проталиной, и в кустах бузины с засахаренными розовыми почками.
— Кто-то здесь есть… Кого-то мы встретим сейчас… Кто-то скажет нам волшебное слово…
На опушке снег казался желтым, горячим под стволами сосен. И оттуда, из сугробов, из красной смолы, из туманной хвои выпрыгнула лисица. Длинная, на низких лапах, с толстым пушистым хвостом, выгибала чуткую спину, выделывала дуги, вышвыривала буруны снега. Оглянулась на них восхищенными смеющимися глазами и, как волна золотистого шелка, пропала, оставив на поле голубой рыхлый след.
— Что я говорила!.. Вот кто нас встретил!.. Сказал заветное слово!..