Вознесение

Доктор Хассан Эхмет — меланхоличный турок-киприот с покатыми плечами и отвратительной стрижкой, чьи притязания на профессиональную славу вылились в трактат о психологии масс и религиозных сектах Юго-Восточной Азии, который вскоре выйдет в издательстве Оксфордского университета. Не самый обаятельный человек, меня он покорил сразу. Мне нравится его откровенное одиночество, его нескрываемая эрудиция и то, как он коротко хмыкает: «Хе!» — каждый раз, когда отпускает какую-нибудь неочевидную медицинскую шутку.

— В основе настоящих трагедий лежит не борьба добра и зла, а столкновение одного добра с другим. Хе! Бетани — типичный тому пример. Ее добро против нашего. Чтобы испытать состояние сродни счастью, а может, даже временное блаженство — хе! — ей требуется регулярная доза электричества, вводимая непосредственно в мозг. Но интереснее, поразительнее всего то, что теперь она сама об этом просит, — сообщает он мне за гнусным казенным ланчем. — Она сама ощущает, как благотворно воздействует на нее ЭШТ. Мне думается, что вытесненные воспоминания вернутся в ближайшие месяцы. Видите ли, среди этих детей есть такие, которые, в сущности, ничем не отличаются от кошек и собак. Хищники иногда, при расстройствах пищеварения, едят и траву. Чувствуют, что больны, и знают, где найти лекарство. Инстинкт в чистом виде. Хе!

Для психиатра — особенно для такого, который рассуждает о диалектике добра и зла, стоя в обеденной очереди, — эта аналогия кажется мне поразительно грубой, но, возможно, он прав.

— Бетани — девочка интуитивная, — продолжает доктор Эхмет, — поэтому-то ее и недолюбливают врачи. Она ловит настроение собеседника. Временами ее чутье кажется даже несколько, как бы поточнее выразиться, противоестественным. Это нервирует людей.

Тут я усиленно изображаю ироническое недоверие, как будто ко мне это никоим образом не относится. Убедительно получается или нет, не знаю.

— Вспомнить хотя бы Джой Маккоуни. Бедная женщина.

— А какие у них были отношения? — спрашиваю я, удивившись тому, что он нарушил оксмитский закон молчания и упомянул имя моей предшественницы.

— Непростые — по понятным причинам, — отвечает он смущенно, явно жалея, что поднял эту тему.

— Но почему? — «А ведь я ее предупреждала, чем все закончится». — Джой… больна?

Доктор Эхмет возит фалафель по тарелке.

— В определенном смысле. Джой оказалась в очень сложном положении, — бормочет он. — Ее выводы в связи с Бетани оказались несколько… э-э-э… непрофессиональными.

— Например?

Он мотает головой, разламывает фалафель и задумчиво смотрит на облачко пара, поднимающееся от растительного белка.

— Мы все надеемся на ее возвращение, поэтому вы, конечно, поймете, если я ограничусь сказанным.

Киваю в знак согласия.

— А вы? Какие у вас отношения с Бетани?

— Исключительно электрические. Хе! Мне ее выслушивать не приходится, — заявляет он и придавливает фалафель вилкой, так что сквозь зубцы проступает зернистая бобовая масса. — Я всего лишь включаю ток.

«Тихая комната», где мне предстоит наблюдать за сеансом электрошока, сияет стерильной белизной. Объясняя суть процедуры, доктор Эхмет предупредил, что благодаря общей анестезии и спазмолитикам ничего из ряда вон выходящего я не увижу.

— Да-да, драматические спектакли остались далеко в прошлом. Хе! Никаких тебе припадков. Языков теперь никто не откусывает и зубов не сплевывает. — В его голосе скользит легкое сожаление. — Но сам метод остается спорным — из-за утраты памяти. По правде говоря, науке до сих пор не известно, как он работает. Одни говорят, что шок стимулирует нейроэндокринную систему и нормализует уровень гормонов стресса. Другие утверждают, что дело не в гормонах, а в химическом балансе мозга. Остальные считают, что ЭШТ уничтожает мозговые клетки и больше ничего. Но если это и так, думаю, потом эти клетки восстанавливаются — в более качественном, так сказать, варианте.

На каталке ввозят Бетани, и в первый момент я ее не узнаю. На моей пациентке белый балахон, волосы стянуты на затылке. Без косметики она выглядит совсем юной. Заметив меня в глубине кабинета, она прикладывает палец ко лбу, чертит в воздухе стремительный зигзаг и улыбается с победным видом террориста, получившего все, чего он хотел.

Сам аппарат — прямоугольный ящик с ручкой и тянущимися из него цветными проводками — выглядит вполне прозаически.

— Ну что, Бетани, пора ставить капельницу, — говорит доктор Эхмет. И доктор, и пациентка деловиты и спокойны: они явно прошли через это много раз. Она послушно протягивает худенькую руку, покрытую следами от бритвы до самого плеча.

— Бревитал внутривенно, — поймав мой взгляд, поясняет доктор Эхмет одними губами. — Анестетик.

Едва игла пронзает вену, как веки Бетани закрываются, напомнив мне кукол, которые, стоит положить их на спину, тут же впадают в кому. Ее лицо, обычно подвижное, мгновенно разглаживается, словно отключившееся сознание позволило ее чертам подписать перемирие. Медсестра ставит еще одну капельницу.